Коммуникация сотрудничества, соперничества, вражды в современном мире

Статья опубликована в журнале «КОММУНИКОЛОГИЯ» Т.4. № 1. 2016 г. С. 106-115.
При использовании материалов статьи, ссылка на первоисточник обязательна.

Международные отношения можно представить в виде коммуникативной системы, функционирование которой обусловлено постоянным обменом информацией и другими ресурсами между различного уровня акторами – субъектами международных отношений. При этом каждый политический актор заинтересован в выборе наиболее надежного и предсказуемого партнера по совместным коммуникациям.

Суть политического процесса, по мнению А.И. Соловьева, «заключается в том, что за счет передачи и обмена сообщениями политические субъекты сигнализируют о своем существовании различным контрагентам и устанавливают с ними необходимые контакты и связи, позволяющие им играть различные политические роли» [1, с. 393]. Следовательно, коммуникацию можно представить как процесс усвоения осмысленных контактов между отправителями и получателями  политической информации [1, с. 394] и как процесс взаимодействия политических акторов.

Если взять в качестве методологической основы концепцию П. Бурдье о политическом поле, то можно предположить, что положение актора (агента поля по Бурдье) на информационном и политическом поле будет зависеть от того, каким совокупным капиталом располагает каждый конкретный актор, и каковы его политические практики. Для оценки коммуникативных возможностей актора, можно также использовать понятие «габитус», которое дает нам представление о приобретенных актором в результате прошлого опыта предрасположенностях [4].

Для того чтобы выявить, насколько конкретный актор самостоятелен в своих действиях и поступках, исследователи также предлагают использовать субъектный анализ, который позволяет определить уровень субъектности актора в политических практиках [5].

На основании перечисленных и иных критериев можно составить таблицу коммуникативного потенциала актора и его надежности в процессе коммуникативного взаимодействия (табл. 1).

Таблица 1. Коммуникативный потенциал актора, его трансакциональная надежность и вариативные возможности

Из таблицы 1 следует, что чем больше совокупный коммуникативный потенциал актора, тем меньше он зависит от влияния внешних условий и факторов, и тем больше у него вариативных возможностей использовать различные модели коммуникативного взаимодействия. При этом он (актор) может широко использовать вариант «доминирующий эгоистичный», навязывая своим партнерам заведомо невыгодные условия сотрудничества. В особых случаях значительный совокупный капитал позволяет актору использовать вариант «доминирующий альтруистичный», предполагающий покровительство и защиту более слабого партнера-союзника, а также «враждебный», для того, чтобы наказывать своих «противников».

Особый интерес в таблице 1 представляет позиция II/4 («доминирование, идеологическое мессианство»). Такая стратегия является характерной не только для акторов, обладающих значительным совокупным капиталом (например, США), но и для таких «аморфных» организаций и объединений типа «Исламское государство». Идея создания «Всемирного халифата», в котором люди будут жить по законам «всеобщей справедливости», является весьма привлекательной для значительной части «обиженных и униженных» народов и индивидов. Поэтому коммуникативный потенциал этого псевдо государства или движения весьма значительный.

Существуют различные модели коммуникативного взаимодействия акторов. Можно выделить три симметричные модели: 1) «сотрудничество – сотрудничество»; 2) «соперничество – соперничество»; 3) «вражда – вражда». И три ассиметричные модели взаимодействия: 4) «сотрудничество – соперничество»; 5) «соперничество – вражда»; 6) «вражда -  сотрудничество» (таб. 2).

Таблица 2. Модели коммуникативного взаимодействия

Модель «сотрудничество – сотрудничество» предполагает существование доверительных отношений между взаимодействующими акторами. Человеку, которому доверяешь, можно одолжить денег или оказать безвозмездную услугу, в надежде, на то, что и он не останется в долгу. В рамках ресурсного подхода Ф. Н. Ильясов предлагает следующее понимание доверия: «Доверие – это совокупность представлений и настроений субъекта: а) отражающих его ожидания того, что объект будет реализовывать некоторые функции, способствующие увеличению или сохранению ресурсов субъекта; б) проявляющихся в готовности субъекта делегировать объекту реализацию этих функций» [6]. Такое доверие основывается, как правило, на опыте предыдущих отношений, анализе прошлых политических практик, свойственных данному актору, его политической стратегии, степени его субъектности и других характеристиках.

Одной из причин многочисленных просчетов, имевших место в истории взаимодействия нашей страны с другими странами,  является то, что Россия нередко выстраивала доверительные отношения с теми, кто в последующем ее предавал. Это отношения типа «доминирующий альтруизм», когда сильная и богатая ресурсами страна оказывает всестороннюю помощь «младшему брату». Но в сложных для России ситуациях, этот «брат» вдруг оказывается не братом, а скорее недругом или врагом.

Одним из таких просчетов  последнего времени являются отношение России с Турцией. Основная ошибка в этой «коммуникации» состоит в том, что Россия на протяжении последних 20-и лет упорно навязывала объективно враждебной нам Турции коммуникацию «сотрудничества». По словам президента В.В. Путина, «мы были готовы сотрудничать с Турцией по самым чувствительным для неё вопросам и готовы были пойти так далеко, как их союзники не желали делать» [7]. Такая, всесторонне не обоснованная коммуникация, с заведомо ненадежным актором, привела к серьезным геополитическим и экономическим издержкам.

 Несбывшиеся в коммуникативном взаимодействии  надежды, как правило, способствуют возникновению чувства обиды, недовольства на того, кто поступил не так, как от него ожидали. Переходя от психологического индивидуального уровня на групповой и общественный уровень, обида становится социальной и политической проблемой [8], оказывающей влияние на массовое сознание «обиженных». При этом глубина разочарования, по мнению Ричарда Лазаруса, будет тем больше, чем больше мы доверяли предавшему нас «другу» [9]. На уровне  коммуникаций обида является одним из факторов формирования образа врага из вчерашнего «сотрудника».

В русском языке есть поговорка: «на обиженных воду возят». Она как бы говорит о том, что обиженный сам виноват в своем незавидном положении. Поэтому, чтобы не быть обиженным, надо выстраивать свои коммуникации исходя не из эмоций или идеологических оценок, а основываясь на аналитических конструктах, имеющих теоретическое обоснование и практические перспективы [10]. А для этого необходим компетентный анализ коммуникативного потенциал актора, с которым предполагается трансакция, и выбор адекватной модели взаимодействия.

В современных рыночных условиях наиболее приемлемой является модель коммуникации «соперничество – соперничество». Это коммуникация конкуренции, которая позволяет получать дивиденды от  экономической и иной эффективности страны в целом, и от ее отдельных отраслей производства. Но реализация такой модели для России в полной мере невозможна из-за ее преимущественно сырьевой экономики. Поэтому, в угоду сиюминутным выгодам отдельных корпораций или отдельных чиновников, Россия, нередко выстраивает заведомо ненадежные ассиметричные коммуникации типа «сотрудничество – соперничество» или даже «сотрудничество – вражда», по сути, играя в поддавки с теми, кто играет с нами в шашки.

Коммуникация вражды может приносить неплохие дивиденды, тем акторам, которые могут её умело использовать [11]. Но это прерогатива преимущественно тех международных акторов, которые обладают значительным совокупным капиталом (например, США, Китай), или тех, кто находится под покровительством доминирующих акторов (например, Литва, Латвия, Эстония) и извлекают дивиденды из своей «конъюнктурной враждебности». 

Война терминов в символических политических коммуникациях не так уж безобидна. Процесс формирования образа врага – это своего рода предварительный символический артобстрел позиций противника перед началом генерального наступления и подготовка мирового общественного мнения к последующим действиям [12]. Далее сторона-агрессор инициирует введение различных санкций или начало открытой агрессии (пример – Югославия, Сирия).

Коммуникация доминирования и вражды предполагает использование различных технологий и приемов. Привожу некоторые из этих приемов [13]:

1. Всегда иметь в своем арсенале явные или неявные причины и предлоги для обвинения своего оппонента в каких-то грехах, и в нужный момент их актуализировать.
2. Оперативно предъявлять обвинения. Кто первым начинает в чем-то обвинять противостоящую сторону, тот, по сути, первым заявляет о своей претензии на доминирующую позицию. Потом обвиненная сторона, возможно, докажет абсурдность этих обвинений, но первая эмоционально насыщенная волна негодований обрушится на обвиненную сторону.
3. Наложение санкций. Желательно чтобы действие санкций никогда не прекращались. И если «провинившейся» стороне удается снять какие-то санкции, то необходимо срочно ввести другие санкции. Таким образом, иметь возможность в любой момент времени наказывать обвиняемого, формируя у него чувство вины.
4. Создавать «назначенному врагу» всевозможные проблемы во всех, возможных сферах жизнедеятельности и в географических точках, отвлекая и распыляя его ресурсы. Например, США и их союзники в настоящий момент создают для России зоны повышенной напряженности в Сирии, на Украине, в Средней Азии, на Кавказе.
5. Любыми способами, даже неприкрытым давлением, находить себе союзников, соучастников и свидетелей для публичного наказания «провинившегося». Например, обсуждение «недостойного» поведения России на различных публичных площадках: на Совете Безопасности ООН, на заседании Европарламента и так далее. Такая публичная «порка» необходимо, в том числе, для самоутверждения обвиняемого в качестве «арбитра», имеющего право осуждать и наказывать.
6. Оперативно создавать в медиапространстве необходимые образы и картины мира, используя для этого все имеющиеся средства массовой коммуникации [14].

В настоящее время Соединенные Штаты и их союзники обвиняют Россию во всех смертных грехах только за то, что она посмела решительно отстаивать свой суверенитет и свои национальные интересы. Но по причине того, что российская экономика во многом зависит от Западных технологий и инвестиций, мы порой вынуждены выстраивать не вполне выгодные нам коммуникации. Поэтому радикальный выход из этой зависимости видится в реальных экономических реформах и модернизации страны.

Проблема осложняется еще и тем, что США и их союзники занимают доминирующие позиции в системе международных правовых институтов. Это дает им возможность требовать от других неукоснительного выполнения принятых ими же международных норм, и игнорировать или изменять эти нормы, когда им это выгодно. Так, например, чтобы спасти Украину от экономического краха, который неминуемо наступал, в случае если она до 20 декабря 2015 года не вернет России 3 млрд. долларов государственного долга, по инициативе США на очередном заседании правления МВФ было принято решение об изменении Устава Фонда. Эти изменения позволяют кредитовать страны даже после объявления им дефолта [15].

Чтобы кардинально изменить ситуацию на международном правовом поле, России, и ее союзникам необходимо инициировать создание новых правовых и экономических международных институтов. В создании таких институтов могли бы принять участие страны БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, Южно-Африканская Республика) и ШОС (Китай, Россия, Казахстан, Таджикистан, Киргизия и Узбекистан) и другие страны, недовольные существующим положением дел.

В качестве одного из принципов взаимодействия можно использовать концепцию взаимозависимости партнеров, предложенную Т. Шеллингом для урегулирования социальных конфликтов [16]. Суть концепции состоит в том, что взаимодействующие (сотрудничающие или конфликтующие) стороны находятся во взаимной зависимости, то есть, вынуждены соблюдать взятые на себя взаимные обязательства. В таких условиях несоблюдение принципа «взаимной обязательности» влечет негативные последствия, прежде всего, для стороны, нарушившей эти обязательства. Но в этой связи, снова возникает вопрос об эффективной правовой системе, и о необходимости соблюдения всеми без исключения акторами существующих международных правовых норм и взятых на себя обязательств.

Одним из существенных недостатков в нашей политической стратегии является то, что мы выстраиваем, как правило, «личностно ориентированные» коммуникации,  взаимодействуя преимущественно с правящими режимами стран-партнеров, без учета интересов оппозиции и гражданского общества. Например, мы многие годы оказывали существенную помощь поставками дешевого газа (и не только) таким руководителям Украины как Кучма, Тимошенко, Янукович и аффинированным ими структурам. А с гражданским обществом Украины даже не пытались наладить элементарный диалог. В таких условиях смена политического режима в стране-партнере ведет к расстройству (краху) всей системы коммуникаций и значительным политическим, экономическим и др. потерям, а также к превращению недавнего партнера в противника или врага.

Предложенная методика оценки коммуникативного потенциала актора и его субъектности может быть использована и для оценки (самоанализа) российской субъектности на предмет того, по какой причине и в чьих интересах, порой создаются заведомо невыгодные для России политические коммуникации. Например, почему в последние 20 лет Россия с упорством, достойным лучшего применения, тянет во все стороны света нефтяные и газовые трубопроводы, вместо того, чтобы развивать собственную промышленность и газифицировать свои города и села.

Список литературы

1. Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии: Учебник для студентов вузов. М.: Аспект Пресс, 2006. С. 393.

2. Эерн Б. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. СПб. : Лениздат, 1992. 400 с.

3. Шарков Ф.И. Коммуникология: коммуникационный консалтинг: Учебное пособие. М., 2013. С. 37.

4. Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos, 1993. 336 с.

5. Першуткин С.Н. Субъект и субъектность в контексте политических коммуникаций // Коммуникология: Международный научный журнал. Т.5. № 3, май-июнь 2014 г. С. 79-91.

6. Ильясов Ф. Н. Типы шкал и анализ распределений в социологии // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2014. №4. С. 34.

7. Послание Президента Федеральному Собранию http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/messages/50864 (дата обращения: 05.12.2015).

8. Косумов Т.К. Социология обиды // СОТИС – Социальные технологии, исследования. 2015. № 3. С.44.

9. Lazarus, R.S., & Smith, C.A. (1989). Knowledge and appraisal in the cognition-emotion relationship. Cognition and Emotion.

10. Волков Ю.Г. Социологический диагноз как аналитический конструкт // СОЦИС. 2015. №3. С. 3.

11. См.: Козырев Г.И. Коммуникация вражды: конфликтологический анализ // Коммуникология: Международный научный журнал. Т.5. № 3, май-июнь 2014 г. С. 164-171.

12. Козырев Г.И. Понятие и сущность информационной войны / Козырев Г.И. Социология общественного мнения: учебное пособие. М., 2014. С. 148.

13. См.: Козырев Г.И. Технология политического доминирования через призму трансакционального анализа // СОТИС – Социальные технологии, исследования. № 1. 2015. С. 95-103.

14. См.: Lasswell H. The Structure and Function of Communication in Society // The Process and Effects of Mass Communication. Chicago, 1971, p. 84-99.

15. Изменение правил МВФ… http://vg-news.ru/n/118341 (дата обращения: 12.12.2015).

16. Шеллинг Томас. Стратегия конфликта. М.: ИРИСЭН, 2007. 366 с.