Предательство. Главы 35 - 37

Часть вторая

35. Новая война

Кто порешил что быть войне, начав масштабное убийство?
Кто тот неведомый убийца? И льётся кровь по чей вине?
…Идет война по всей округе, войной охвачена страна.
И кровью отмывают руки те, для кого она нужна.

В начале сентября 1999-го года, наспех сформированная разведрота, в состав которой входило и отделение Алексея, было переброшено в Новолакский район Дагестана. В это время здесь шли жестокие бои за хорошо укрепленные ваххабитами дагестанские села Карамахи и Чабанмахи. Кроме местных ваххабитов, федеральным войскам и местной милиции  противостояли хорошо вооруженные и обученные отряды чеченских боевиков и наемников под командованием полевых командиров Басаева и Хаттаба. Обе воюющие стороны несли ощутимые потери в живой силе и вооружении.
Непосредственное участие в боевых действиях разведрота не принимала. В ее задачу входили скрытные рейды во вражеский тыл с целью получения разведданных и нанесение внезапных ударов по базам и колоннам противника. Иногда рота обеспечивала безопасность прохождения войсковых колонн. Несмотря на то, что рота формировалась в спешке, в ее состав входили только контрактники, уже отслужившие срочную в десантных войсках. Многие из них участвовали в первой чеченской войне и, так же как и Алексей, имели свои личные претензии к «чеченам». Командир роты – капитан Селин Олег Михайлович – до этого в Чечне не воевал, но имел опыт боевых действий в Афганистане. Говорили, что в одном из боев капитан (тогда еще старший лейтенант) получил серьезное ранение и ушел на гражданку. Восстановив здоровье, работал тренером в секции боевых искусств в городе Подольске. Тяжело переживал поражение федеральных войск в первой чеченской компании. А во вторую - не выдержал и решил вернуться в строй.
Уже через пару недель ведения боевых действий Алексей ощутил разницу между первой и второй чеченскими компаниями. Во-первых, федеральные войска были более подготовленными к ведению боевых действий в сложных условиях горной местности. Во-вторых, бойцы и командиры в основном были уверены в своей правоте. Ведь война началась с вторжения чеченских боевиков в Дагестан. В-третьих, агрессия боевиков выбила один из главных козырей у западных и продажных российских СМИ, а также у заангажированных правозащитников, которые в первую чеченскую немало потрудились на ниве очернительства федеральных войск. 
По поводу того, кто спровоцировал это вторжение и для чего, ходили разные слухи. Алексей помнил слова Николая о том, что эта война, наверное, спланирована в Москве для того, чтобы успешно провести выборы нового президента, который, будучи пока еще и.о. премьер-министра, обещал «мочить террористов в сортире». Но, главное - изменилось отношение самих чеченцев к России и федеральным войскам. За годы существования Чеченской республики Ичкерия мирное население Чечни вконец оголодало. И если в первой войне большинство чеченцев верило, что добившись независимости от России, они смогут сами наладить благополучную жизнь, то теперь многие из них с ностальгией вспоминали те еще предвоенные (до начала 90-х) годы, когда выделяемые федеральным Центром деньги доходили почти до каждого чеченца.
Москва и после Хасавюртовского соглашения продолжала выделять деньги чеченским пенсионерам и бюджетникам, так как формально Чечня оставалась в составе Российской Федерации. Но эти деньги, по словам самого Масхадова, в основном тратились на закупку оружия и на содержание вооруженных формирований, в том числе и наемников. Республику раздирали внутренние противоречия. Многие чеченцы во главе с президентом Ичкерии Масхадовым пытались создать светские органы власти, и с их помощью навести порядок в республике и установить добрососедские отношения с Россией. Но им мешали так называемые исламисты (ваххабиты), возглавляемые Басаевым и Хаттабом, которые мечтали о создании всемирного халифата. Этим «борцам за веру» и их покровителям нужна была война с Россией. Поэтому новое руководство Ичкерии, по сути, так и не сумело создать единый центр управления. Одни группы чеченцев подчинялись Масхадову, другие – Басаеву и Хаттабу, а третьи – «индейцы» - были сами по себе. Разбои, грабежи, похищение и торговля людьми, в том числе и своими соотечественниками, стали обыденным явлением. Как раковая опухоль «независимая Ичкерия» продолжала распространять очаги насилия на все, прилегавшие к ней регионы.
Для чеченского народа, никогда не имевшего опыта строительства своего централизованного государства, испытание свободой обернулось новой трагедией, новым витком междоусобных и клановых войн. Масла в огонь подливали и различного рода эмиссары из Турции и Ближнего Востока, которые готовы были платить, но лишь за подготовку к войне с Россией. Поэтому в условиях начавшейся новой войны с федералами большинство чеченцев понимали, что чем быстрее федеральные войска разгромят противостоящие им чеченские вооруженные формирования, тем быстрее в их городах и селах наступит мир и порядок.
Нередко мирные жители отказывали боевикам в своем покровительстве и даже оказывали им вооруженное сопротивление. Во многих населенных пунктах местные жители создавали отряды самообороны, которые не пускали боевиков в свои дома. Это было связано, прежде всего, с тем, чтобы не дать повода федеральным войскам обстреливать чеченские села и города и производить в них «зачистки». Но были среди чеченчев и такие, которые явно симпатизировали федералам, и всячески способствовали нахождению и ликвидации чеченских боевиков.
Видя бесперспективность своей борьбы, некоторые полевые командиры, вместе со своими бойцами, складывали оружие. Часть из них стали основой для создания лояльных Федеральному центру боевых отрядов самообороны.

36. Тревожное известие

Свое первое письмо родителям со второй чеченской Алексей написал сразу по прибытию в Дагестан, когда точно узнал адрес своей полевой почты. Ему было стыдно перед родителями за свое бегство, за то, что он оставил им свои нерешенные проблемы. Все эти дни он старался не думать о том, что произошло там, в Москве и что могло случиться после его отъезда. По этому Алексей проявлял особое рвение в службе, не жалея ни себя, ни своих подчиненных. Еще до прибытия в Дагестан, на военном полигоне близ Моздока, рота пристреливала только что полученное вооружение и отрабатывала координацию действий в «боевой» обстановке. И здесь у Алексея произошел первый серьезный разговор с командиром роты капитаном Селиным. Тот пригласил Алексея в штабной вагончик и после доклада пригласил присесть.
- Вижу, сержант, усердствуешь в службе. Может, до генерала хочешь дослужиться?
- Никак нет, товарищ капитан. Просто считаю, что все отработанное на учениях может пригодиться в реальном бою.
- Так то оно так. Но твои ребята только что с гражданки и не все успели набрать необходимую форму. Сам то ты, я вижу, в прекрасной форме. К тому же мастер спорта. Поэтому нельзя сразу требовать от каждого того, что сам умеешь. А то ведь может возникнуть неприязнь в отношениях, а это не способствует взаимодействию, особенно в бою. Ну, ты понял, о чем я?
- Так точно, понял – заучено выпалил Алексей.
- Ну, хватит нам формальности, - сменил тон капитан. – Давай попробуем как-то попроще… У тебя в личном плане все в порядке?
- Да, вроде бы все… - неуверенно промямлил Алексей.
- А мне кажется не все. Может, скажешь, что там у тебя? В бой идти с камнем на душе чревато и для себя, и для окружающих.
- Извините, товарищ капитан, но я пока ничего не могу сказать. Может чуть погодя…
- Хорошо, иди, но помни о том, что я тебе говорил…
В письме Алексей писал, что их войсковая часть стоит в резерве и охраняет склады. А он лично в качестве тренера занимается с пребывающим пополнением. Эта легенда пришла ему на ум уже в ходе написания письма, которое он неоднократно начинал и рвал. В конце письма он просил написать о сыне. Про Наташу Алексей даже не упомянул. Но так просто уже невозможно было вычеркнуть из своей жизни человека (или «нелюдя»), который там уже занял свое особое место.
Ответ пришел неожиданно быстро. Буквально через 6 – 7 дней. Письмо писала, как обычно, мама. Она была рада, что Алексей, наконец,  нашелся. «А то мы уже и не знали, что подумать». Мама не стала ругать сына за то, что он уехал, даже не попрощавшись. Она просила Алексея заботиться о своем здоровье, а если есть такая возможность, то скорее возвращаться домой.
  Читая эти незамысловатые мамины слова, Алексей мысленно ругал себя, «непутевого сына», и жалел маму. А все его существо при этом наполнялось сыновней любовью и добротой. Но дальше пошли строки, прервавшие возникшую идиллию. «Алеша, в тот самый день, когда выписывали Сережу, сбежала Наташа. Медсестра вышла с Серёженькой на руках, а Наташа не вышла. Оказывается, внизу ее уже ждали какие-то люди из органов. Наташа, видно, про это знала и ушла через какой-то другой выход. Те, которые ждали, стали бегать по этажам, но ее не нашли.
В этот день Сережу нам не отдали. Его увезли в дом ребенка на Новокузнецкой и там держали под охраной целую неделю. Наверное, думали, что Наташа попытается выкрасть ребенка. Нам пришлось брать справку, что отец ребенка - наш сын и что в настоящее время  отец служит в Армии. Я оформила опекунство на Сережу и только тогда его нам отдали».
Далее мама писала, что к ним приходил человек из органов и долго выспрашивал о том, не замечали ли мы чего-то подозрительного в разговорах и поведении Наташи. Говорил, что она очень опасный человек и какой-то тайный агент и террорист. Просил немедленно сообщить по оставленному телефону, если мы что-то узнаем о ней. Еще мама писала о том, что в квартире, где проживали Алексей и Наташа, в присутствии понятых, был произведен обыск. Все Наташины документы, бумаги, фотографии и кое-какие вещи были изъяты как вещдоки. Далее мама намекнула, что «фотографии, которые ты подарил папе, он хранит у себя». Из этого сообщения Алексей понял: люди из органов не в курсе того, что он и его родители еще до попытки ареста Наташи знали о ее прошлом. В сложившейся ситуации для Алексея это было очень важно. Иначе его могли бы обвинить в укрывательстве и даже в пособничестве террористке. В конце письма мама еще раз просила, «если это возможно» поскорее возвращаться домой…

37. Допрос

Через три дня после получения письма от родителей Алексея вызвал к себе ротный. В это время разведчики отдыхали после проведенной накануне боевой операции в небольшом предгорном чеченском селе. Выставив по периметру села охрану, основной состав роты расположился в пустующем здании школы. Ротный занял бывшую учительскую, которая располагалась на втором этаже в центре двухэтажного, старой кирпичной постройки здания. Внешний вид школы свидетельствовал о том, что она пережила не один штурм и не одну бомбежку. Стены здания были испещрены пулями и осколками снарядов. В большинстве окон были выбиты стекла и они зияли могильной пустотой. Правый угол здания на уровне второго этажа был разворочен прямым попаданием артиллерийского снаряда.
Чтобы попасть к ротному, Алексею надо было всего лишь пройти по обшарпанному, засыпанному битым стеклом и обсыпавшейся штукатуркой коридору и подняться на второй этаж. Постучав в дверь, на которой еще сохранилась в пластиковой рамочке надпись «Учительская» и, дождавшись нетерпеливое «Войдите!», Алексей открыл дверь, переступил порог и доложил:
- Товарищ капитан, сержант Кузнецов по Вашему приказанию прибыл! – при этом он заметил, что за единственным уцелевшим столом, стоявшим почти посередине довольно просторного помещения, напротив ротного сидит какой-то незнакомый ему капитан. Левый от входа угол учительской был завален сломанными столами и стульями. Правая стена помещения была заставлена полками с учебной литературой и журналами успеваемости. На сером от вековой пыли полу, вперемешку с разбитыми стеклами то тут то там валялись растрепанные книги, журналы, ученические тетрадки и еще какие-то бумаги. Из трех окон в помещении стекла уцелели только в одном - среднем. Два крайних окна были затянуты прозрачной поливиниловой пленкой. Сидевший за столом незнакомец пристально уставился на вошедшего Алексея. «Наверное, приехал на бронетранспортёре (БТР - 80), который час назад подкатил к зданию школы», - подумал Алексей.
- Вольно, товарищ сержант, - ответил с прохладцей в голосе ротный и продолжал уже более участливо, - Тут вот к нам прибыл капитан Филин из штаба дивизии, хочет с тобой поговорить кое о чем наедине. Так что я вас пока оставлю…, - с этими словами ротный вышел из комнаты, демонстративно плотно закрыв дверь. Алексею показалось, что во взгляде ротного, которым он окинул Алексея, перед тем как прикрыть дверь учительской, был и немой укор, и сочувствие, и поддержка, мол «крепись, я с тобой».
- Присаживайся, сержант, - слегка скрипучим голосом, уже на правах хозяина предложил капитан Филин. – У нас с тобой долгий разговор…
Алексей присел на расшатанный, недовольно заскрипевший под ним стул.
- Сержант Кузнецов, Вам знакома эта особа, - с металлом в голосе спросил капитан, переходя на «Вы» и протягивая взятую из раскрытой перед ним объемистой папки фотографию. На фото была запечатлена Наташа. Она стояла на лыжах, в светло-голубом, с красной окантовкой спортивном костюме, со спортивной винтовкой за спиной. Этот снимок Алексей уже видел, когда перебирал Наташины документы в поисках адреса ее родителей.
- Да, знакома. Это моя жена, Наташа.
- А это кто, в центре? – спросил капитан, протягивая Алексею очередное фото, на котором были запечатлены три человека в камуфляжной форме. Алексей пригляделся: слева на фото стоял высокий бородатый мужчина с такой же черной, как и борода, кучерявой головой, обвешанный подсумками с боеприпасами и с гранатометом РПГ – 7, приставленным к правой ноге; справа стоял невысокий, худощавый мужчина в вязаной шапке с автоматом АК – 74 на груди; в центре снимка находилась высокая стройная девушка, с коротко постриженными светлыми волосами, увенчанных темным беретом, правой рукой она держала приставленную к ногам снайперскую винтовку. В девушке Алексей опознал свою жену, и внутри у него похолодело, а по спине пробежали «мурашки».
- Кажется, в центре тоже она… Ну, в общем, моя жена, - выдавил из себя Алексей.
- Тебе только кажется, а мы точно заем, что твоя жена – активный участник боевых действий на Кавказе. На ее счету десятки загубленных жизней. А ты, по нашему мнению, в лучшем случае, ее прикрываешь, а в худшем – являешься ее подельником.
- Да что Вы, товарищ капитан. Я сам этих гадов, еще в первую чеченскую давил, пока меня не ранили. Да и вообще… как такое можно говорить?
- А так. И для этого у меня есть все основания. Вот, скажи-ка мне, сержант, зачем ты вдруг отправился на Кавказ, когда жена в роддоме рожает. В такое время надо быть при ней. Ну, хотя бы забрать с ребенком из роддома, уладить все по уму. А ты, вроде как сбежал, или получил срочное задание. Как прикажешь это понимать?
Алексей понимал, что с точки здравого смысла, объяснить его отъезд на войну, в то время, когда жена находится в роддоме, невозможно. И капитан это прекрасно понимает. Но, что же делать? Как доказать, что он не пособник бандитов и террористов? Если во всем признаться, то наверняка задержат для дальнейшего расследования. «Нет, надо держаться начальной версии. Тем более что у следствия, благодаря родителям Алексея, нет прямых доказательств того, что он знал о преступлениях своей жены», подумал Алексей, и это придало ему уверенности.
- Я, товарищ капитан, еще в 96-м, как только оклемался после ранения, пошел в военкомат, чтобы вернуться в Чечню. И даже прошел медкомиссию и всякие там формальности. Но в этот момент война закончилась. Поэтому в этот раз, как только мне позвонили из военкомата, я сразу и согласился.
- Вот в этом деле, - капитан кивнул на лежавшую перед ним папку с бумагами, - всё твоё досье. Поэтому, не надо вводить меня в заблуждение, сержант. Ты не сразу согласился на предложение из военкомата. С начала отказался, а потом, через пару дней, вдруг сам напросился. Так что же произошло за эти два дня?
- Жена родила, я ее навестил. Узнал, что у нее и у ребенка все в порядке. А потом позвонил в военкомат, а там сказали, что группа добровольцев уже набрана и завтра вечером отбывает. Если я готов ехать, то могу еще успеть. А то следующая группа будет неизвестно когда. Я решил, что этот шанс нельзя упускать. Вот так все и произошло.
Алексей был доволен своим ответом на самый сложный, по его мнению, вопрос следователя. Он даже порадовался, заметив на лице капитана некую растерянность. Да и последующая речь следователя была не столь уверенной, как прежде. Записав что-то в своем протоколе, капитан продолжил допрос:
- Какое влияние на твое решение, поехать в Чечню, оказал твой сослуживец Николай?
- Никакое, - уверенно ответил Алексей. А в голове у него возникла новая тревога: «Они все пронюхали, и про Николая, и про Стаса. Наверное, знают и про расправу над Кешей и его дружками. Но Стас не в курсе наших дел, а Николай не выдаст», подумал Алексей и, совладав со своими сомнениями, продолжил: - Николай даже пытался меня отговорить, но я уже все решил заранее.
- Я в курсе, что Николай Мышляев действительно пытался отговорить тебя от поездки, и что ты его не послушал. А вот Стас Правдин был даже не в курсе твоих планов. Он бы, по его словам, тебя бы просто не пустил. Вот и получается, что все нормальные люди были против твоей поездки. Я уже не говорю про твоих родителей, которые остались с малышом на руках. Они просто в шоке. А ты, наперекор всем полез в самое пекло. - В голосе капитана вновь послышался металл.
«Видимо, пронесло», - подумал Алексей - «У следствия нет явных доказательств того, что он перед выездом на Кавказ знал, кто такая Наташа». Но Алексея возмутили слова капитана о том, что нормальные люди не могут «лезть в пекло», то есть – добровольно защищать свою Родину. 
- Выходит, что сюда, ну в это самое пекло, добровольно лезут только одни ненормальные. А в первую чеченскую нас кто-нибудь спрашивал, когда необстрелянных юнцов бросили на растерзание матёрым головорезам? Да еще и периодически предавали. Из своего отделения после последнего боя, тогда, в 95-м, в живых остался я один. А теперь меня обвиняют чуть ли не в предательстве. Да как Вы смеете…!? – Алексей все больше распалялся под воздействием своих слов.
- Никто тебя ни в чем не обвиняет! И не надо придираться к словам! - резко оборвал Алексея капитан. Потом он неожиданно встал и, хрустя битым стеклом, прошелся, огибая стол и сидящего за ним Алексея. Завершив круг, следователь несколько секунд стоял, взявшись за спинку своего стула, потом, тяжело вздохнув, опустился на стул и заговорил спокойным, слегка приглушенным голосом:
- Я досконально изучил твое личное дело, Алексей. - Следователь в первый раз за все время беседы назвал Алексея по имени, - И про тот бой, в котором погиб твой друг сержант Коваль, тоже знаю в деталях. Знаю что ты смелый и даже отважный человек. Об этом, кстати, говорил мне и ваш ротный. Да и полученная тобой еще в первую чеченскую, медаль «За отвагу» – лучшее тому подтверждение. Но я никак не могу понять, как можно было жениться на террористке, прожить с ней почти год, нажить ребенка и не догадаться, с кем ты делишь свою жизнь. Но самое парадоксальное, и об этом я тебе тоже должен сообщить, что твоя, тогда еще будущая жена, принимала непосредственное участие в том самом бою. И на ее счету убийство многих твоих товарищей, возможно и твоего друга. Ты хоть это понимаешь?
Капитан выжидающе смотрел на опустившего глаза и съежившегося как нашкодивший щенок Алексея. После слегка затянувшейся паузы Алексей заговорил:
- Сейчас, кажется, я все понимаю. Но тогда, летом 96-го я просто влюбился. Скорее это была не столько любовь, а какая-то неземная страсть от отчаяния. Ведь перед этим я потерял своего единственного друга, а моя невеста вышла замуж за другого. А тут еще и война закончилась позорным соглашением. Я чувствовал себя покинутым, преданным и униженным. Родные и близкие своей жалостью меня еще больше раздражали. Я был просто в отчаянии. Встретив Наташу, которая увидела во мне вполне нормального парня, я ухватился за неё как утопающий за соломинку. Да и на лбу у неё не было написано, что она террористка. И своим поведением она никак себя не проявляла.
Говоря эти слова, Алексей был абсолютно искренним. После отъезда на Кавказ он сотни раз пытался ответить на вопрос «как он мог жениться на убийце своего друга». Поэтому, отвечая на вопрос, заданный следователем, он, по сути, отвечал и на вопрос, волновавший его самого.
- Неужели ты ничего такого за ней не замечал? Ведь у нас есть сведения, что она все это время, которое жила с тобой, поддерживала связь со своими прежними работодателями. Ведь они так просто своих «крестников» не отпускают.
- Замечал, что она очень неравнодушна к деньгам. Ей всегда их было мало. И еще, как я уже потом понял, она достаточно эгоистична, любит доказывать свое превосходство над другими, презрительно относится к москалям,  и для достижения своих целей может решиться на многое. Но, чтобы ради денег или своих амбиций добивать раненых – такого, я от неё, конечно же,  не ожидал.
- Допустим… Допустим - я поверил что ты не знал о ее преступной деятельности. Но объяснить твой поспешный отъезд сюда, когда жена в роддоме, я не могу. К чему такая спешка?
- Товарищ капитан, я уже говорил, что давно ждал случая, чтобы вернуться в Чечню…
- Для чего-о-о!? – почти закричал капитан.
- Я не могу этого объяснить.  Но чувствую себя виноватым перед своими погибшими товарищами, перед своим другом.
- И ты вернулся, чтобы мстить? Так я уже насмотрелся на таких «мстителей», которые, прикрываясь высокими чувствами, издеваются над беззащитными людьми, пытаясь решить свои личные комплексы. Человек хуже любого зверя. Зверь не станет глумиться над поверженным противником, а человеку это доставляет удовольствие. А всему виной – чувство мести или комплекс собственной неполноценности. Но мне кажется, что ты, сержант, - капитан оценивающе посмотрел на Алексея, -  не из таких мстителей-садистов. Поэтому причина твоего срочного отъезда должна быть очень серьезной.
- Ну, зачем Вы так… Когда тебя незаслуженно обидели или унизили, то хочется как-то реабилитироваться, восстановить справедливость, что ли... А когда унизили целый народ, то неравнодушные люди не должны стоять в стороне. Наша рота, мне кажется, сплошь состоит из таких - неравнодушных. И у каждого из них там, на гражданке, наверняка были неотложные дела. Да вы лучше у ротного спросите – зачем он здесь. Ведь дома у него остались жена, дети, любимая работа…
- Уже спрашивал, - раздраженно прервал Алексея капитан. -  И о тебе тоже спрашивал... – Выдержав небольшую паузу, следователь продолжил уже более доброжелательно: - Это благодаря твоему ротному я здесь с тобой философствую. Первоначальная установка у меня была – забрать тебя и увести в штаб дивизии или еще куда, для выяснения существа проблемы. Но твой ротный меня отговорил. Он, по сути, поручился за тебя.
Капитан задумчиво помолчал, перебирая лежащие перед ним бумаги. Потом, видимо найдя то, что искал, протянул Алексею очередное фото.
- Вот на, полюбуйся.
Фотография запечатлела сидящих на скамейке в каком-то сквере мужчину и женщину. В женщине Алексей узнал свою жену, а в сидящем рядом с ней интеллигентного вида мужчине – незнакомого ему уроженца Кавказа. Алексей уже ничему не удивлялся. Он был готов к самому худшему.
- Тот, что рядом – Аслан Тагиев. В первую чеченскую работал в штабе Дудаева и Масхадова. Неоднократно участвовал в боевых действиях, в основном в диверсионных рейдах. Два года назад под чужой фамилией перебрался в Москву. Формально занимался бизнесом, а на деле… ну, в общем, продолжал свою основную деятельность. Он у нас был в разработке и благодаря этому мы вышли на твою жену. Хотя кое-какое досье на неё имелось и до этого. Но её замужество, смена фамилии и переезд в Москву нас сбили со следа. К сожалению, в этом деле есть и доля твоего участия…
- Но, товарищ капитан…!
- Все, сержант, хватит об этом. Я хочу сообщить тебе кое-какие детали случившегося. Самого Тагиева мы задержали. Но он, через подельников, успел организовать побег твоей жене. На родине у своих родителей она не появлялась. Выходит, что самое безопасное сейчас для нее место – это Чечня. И вполне вероятно, чтобы отработать услуги своих хозяев и нажить хоть какой-то капиталец на будущее, она вернется к своему прежнему ремеслу. Ты понимаешь, о чем я?
- Понимаю.
- Поэтому не исключаю возможность вашей встречи в боевой обстановке. И вот на такой случай, у меня есть к тебе конкретный вопрос: готов ли ты, сержант, стрелять на поражение в мать своего ребенка? Может тебе лучше вернуться в Москву? Я в этом могу посодействовать…
Алексей уже много раз задавал себе вопрос, волновавший сейчас следователя: «готов ли он стрелять в мать своего ребенка?». Он даже сравнивал сложившуюся ситуацию с той, которую описал Михаил Шолохов в своем произведении «Донская повесть». Главный герой рассказа, узнав, что основным виновником гибели многих его боевых товарищей является его сожительница и мать только что родившегося ребенка, приговаривает ее к смерти и приводит приговор в исполнение. Алексей считал, что в сложившихся условиях, главный герой рассказа иначе поступить не мог. Поэтому и для себя он уже принял единственно возможное, по его мнению, решение.
- Да, я готов стрелять на поражение в… в мою бывшую жену, - твердо заявил Алексей. - Наверное в мирной обстановке я бы не смог этого сделать. Но теперь, когда она, возможно, опять отстреливает наших ребят, я обязан ее обезвредить как можно скорее. Это мой долг перед моим другом и другими погибшими товарищами…