Чехословакия 1968 – 1971: Воспоминания участника событий через 50 лет. Часть 3

Общага и клопы

«Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!».
И. Гётте. Фауст.

Как известно, дополнительная свобода предполагает и дополнительную ответственность, и дополнительные обязанности. Сразу же после уволился в запас, у меня возник вопрос о новом месте моего проживания и о моём индивидуальном питании. В этой связи вспоминается фрагмент из фильма «Джентльмены удачи», в котором один из четырех сбежавших из зоны и наголодавшихся зеков с ностальгией вспоминает: «А на зоне сейчас макароны с мясом дают…». Такая «ностальгия» по армейской еде, которая была гарантирована вне зависимости от любых обстоятельств, возникала порой и у меня.

Общежитие, куда меня определили с места моей работы, представляло собой мощное трёхэтажное здание с толстыми кирпичными стенами и высокими потолками. До того как советские войска заняли чешский военный городок Миловицы, это здание, очевидно, использовалось как казарма для чешских солдат. Напротив здания общаги находился плац, вдоль которого, с правой стороны от общаги и за плацем, располагался целый комплекс трёх-восьмиэтажных зданий Генерального штаба Центральной группы войск.

Чешские военные, очевидно, использовали плац для строевых занятий и смотровых построений. В период пребывания наших войск на нем проходили лишь торжественные построения, организуемые для встреч и проводов важных гостей. Дорожку вокруг плаца для своих ежедневных послеобеденных прогулок использовал командующий Центральной группой войск – сначала генерал-лейтенант, а позже – генерал-полковник Майоров. Детально эти прогулки описал другой участник и свидетель тех событий Юрий Галушко .

Здание общаги было поделено на две части, перегороженные на каждом этаже стеной. В левом от плаца крыле проживали женщины и отдельные молодые семейные пары, которым в виде исключения, администрация общаги предоставляла отдельные комнаты. Правое крыло было заселено сугубо мужским контингентом.

Комната, в которой мне предстояло прожить почти два с половиной года, находилась на третьем этаже. Справа от входа в нее располагался туалет с двумя рядами кабинок, рассчитанными на массовое посещение, напротив – умывальная комната казарменного типа. Это когда к водопроводной трубе, расположенной на уровне груди, с одной и с другой стороны приделано множество кранов, чтобы могли умываться одновременно 12–16 человек. Смытая вода стекала в специальный желоб. В комнате располагались две такие «умывальные» установки. А вдоль одной стены имелись четыре душевые кабины с горячей и холодной водой. Для казармы, да и для общежития условия были вполне приемлемыми.

А вот комната моего проживания была не очень комфортной. Размерами метров шесть в длину и метра три в ширину она изначально была предназначена не для проживания, а для технических нужд, возможно, для хранения мебели, белья или чего-то другого. Два узеньких не проветриваемых окошка располагались в левой стене почти под потолком. Поэтому в комнате, без включенного света, было сумрачно. Вдоль каждой продольной стены стояло по две кровати. У правой стены между кроватями стоял обеденный стол. У левой стены – платяной шкаф. Несколько стульев. У входа справа – вешалка. Ну, вот, вроде и всё.

В этой замечательной комнате ждал меня (и не только) весьма неожиданный и очень неприятный сюрприз. Это были клопы, которых я до этого, как и после, никогда не встречал. Раньше, будучи еще подростком, я нередко охотился с отцов в горах Таджикистана на диких кабанов и прочую дичь. Порой нам приходилось ночевать в горных кишлаках и «подхватывать» вшей. Промучившись пару ночей, мы в походных условиях избавлялись от них путем кипячения нижнего белья.

Но здесь этот метод не годился. Клопы ночью выходили на кормежку, а поутру прятались под обоями и в различных щелях. После их ночного налета на теле оставались красные зудящие ранки, а на белой простыне – кровавые пятна.

О коварстве и хитрости этих кровососов я был осведомлен от моего отца. Он еще в 1932–1933 годах в городе Дангара (Таджикистан) попал в деревянный барак, служивший общежитием для рабочих. Все щели этой общаги были плотно «заселены» клопами. Как их только не давили и не травили, но они каждую ночь выползали из своих укрытий и нападали на спавших после тяжелого трудового дня людей. «Кулибины» даже пробовали отодвигать кровати от стен и ставить ножками в баночки с керосином. На первые пару-тройку ночей это средство спасало от нашествия. Но потом клопы нашли новые пути нападения: они забирались на потолок и оттуда падали на свою жертву, защищенную «с суши» керосиновыми банками. Вот и думай, кто в этой ситуации более сообразительный?

Промаявшись пару недель, мы решили дать клопам встречный бой. Содрав обои, мы обнаружили в стенах многочисленные отверстия от когда-то забитых и вынутых гвоздей, а также множество сколов и неровностей в которых прятались полчища клопов. Видимо, настоящего ремонта эта комната не видела со «времен Очакова и покоренья Крыма».

Мы давили этих кровопийц подручными предметами, топтали ногами, трамбовали гвоздями в отверстиях, опрыскивали какой-то отравой. Это было воистину кровавое побоище. Затем мы поклеили новые обои и примерно на полгода забыли про клопов. Но потом они постепенно стали нас доставать, и операцию по их нейтрализации пришлось повторять неоднократно.

В этой связи вспоминается один весьма забавный случай. Кровати, на которых мы спали, были армейские – железные, одноместные с жесткой едва пружинившей сеткой. Однажды рядом с контейнером для сборки мусора, который располагался перед входом в туалет, Славка – один из товарищей по комнате – увидел кем-то оставленный полуторный матрас. Он понял, что матрас бесхозный и его можно приватизировать. Не мешкая, он затащил матрас в комнату и положил на свою кровать. Вечером, когда собрались все обитатели комнаты, он с гордостью продемонстрировал свое приобретение. Кровать с полуторным упругим матрасом действительно была классной. А если учитывать, что порой нам приходилось спать на неудобных кроватях вдвоем со своими подругами, то Славке мы стали не хило завидовать, а он, с явно выраженным превосходством, – торжествовал.

Но, как говорится, дармовщина – чревата подвохом. Уже в полночь Славка стал ворочаться, чесаться и материться. А незадолго до рассвета он решительно встал, включил в комнате свет, невольно разбудив остальных, и вынес матрас туда, где его взял. Оказалось, что этот «порядочный» с виду матрас буквально кишил клопами, и они успели прилично искусать нашего товарища. Мы поворчали на Славку за то, что он мешает нам спать и, конечно же, посмеялись и позлорадствовали над его обломом, а потом дружно уснули.

Но история с матрасом на этом не закончилась. Утром, когда мы вышли умываться, матраса у мусорного бака не оказалось. Мусор еще не вывозили, поэтому матрас целенаправленно унес очередной любитель мягкой постели. На следующее утро матрас опять появился у мусорного бака, потом опять исчез. Эта добровольная кормёжка матрасных клопов продолжалась несколько ночей, пока о злосчастном матрасе не узнали все и он, наконец, был удален из общаги навсегда вместе с несбывшимися надеждами об удобной постели.

 

 

Зарплата и пропитание

«Что потопаешь, то и полопаешь».
Поговорка.

Другая насущная проблема, с которой я столкнулся в первый же день своей гражданской жизни, – питание. Мой основной оклад водителя «Волги» составлял 65 руб. Это была минималка среди водителей. Водитель ГАЗ-53 получал 70 руб., ЗИЛ-130 – 80. Водители ЗИЛов, как правило, совмещали 0,5 ставки грузчика и они, по нашим меркам, получали прилично.

Но фишка была в том, что мы получали по 2,5 своего основного оклада. Один оклад в рублях шел нам на сберкнижку, а полтора оклада – в чешских кронах, нам выдавали на руки. Обмен шел один руб. – 10 крон. Поэтому я получал на руки, после вычета подоходного налога, около 900 крон. Нормально пообедать в офицерской столовой можно было за 8–9 крон. Быстро прикинув свои возможности, я понял, что в столовой я могу питаться только в особых случаях. Иначе вся валютная зарплата уйдет на питание.

Поговорив со своими сожителями по комнате (Славкой, Михаилом и Василием), я выяснил, что все они завтракают и ужинают, а иногда и обедают «дома» (кроме шеф-повара Михаила). Какие-то продукты каждый покупал для себя отдельно, а какие-то покупались в складчину для общего стола. В субботу и воскресенье мы обычно готовили первое и второе на весь «детдом».

Детдомовцами нас прозвали друзья, знакомые и не очень, за то, что мы, работая в торговле и имея возможность приобретать «вне очереди» модные новинки, нередко выходили погулять в одинаковых обновках: рубашках, водолазках, ветровках, куртках и др., привлекая к себе внимание, а у кого-то и вызывая зависть. Название «детдомовцы» пришлось и нам по душе. В итоге оно стало, как принято сейчас говорить, брендом нашей комнаты и проживавших в ней людей.

В общем, на питании приходилось экономить, особенно в первый год работы. Потом я попеременно работал на автолавке ГАЗ-53, на ГАЗ-69-пикап, и, наконец (в последний год пребывания в ЧССР) на грузовике ЗИЛ-130, совмещая 0,5 ставки грузчика. Моя рублевая и валютная зарплата увеличилась почти на половину, и я мог себе позволить и в питании, и в покупках гораздо больше.

Появились и небольшие дополнительные доходы. Например, заезжая на весы перед погрузкой товара, стоило резко притормозить, а уже загруженную машину бережно закатить на весы, и ты гарантированно имеешь несколько килограмм неучтенного товара. Например, помидоров, огурцов, картошки, фруктов, а то и дорогих цитрусовых. Можно, конечно же, взывать к совести. Но в торговле все построено на хозрасчете. Если ты не довез чего-то, то на складе или в магазине, при приемке товара, с тебя спросят по полной. Иногда и у меня случался недовоз, и его приходилось компенсировать. Но чаще мы с экспедитором оставались в небольшом плюсе.

Случайный и небольшой доход приносила перепродажа портативных радиоприёмников. В то время в Чехословакии большим спросом пользовался наш «VEF-202», производившийся на Рижским государственном электротехническим заводе. В СССР в 1969–1970 годах он стоил чуть больше 80-ти руб. В ЧССР его можно было продать за 1000–1200 крон. Возвращаясь из Союза, некоторые гражданские сотрудники и военные привозили VEFы специально для продажи. Потому что, даже вернув только затраченные 80 руб., но в валюте, человек оказывался в плюсе – на них можно было купить гораздо больше различного товара, чем на те же деньги в Союзе. А причина этому была в том, что курс рубля по отношению к кроне был примерно на 20% завышен, а во-вторых, – в СССР не было такого выбора товаров повседневного спроса. Большинство людей, привозивших VEFы и не только, не имели возможностей общаться с чехами. Поэтому реализацию своего товара они доверяли таким как мы – водителям, экспедиторам и др. Наш навар от продажи одного радиоприемника составлял от 100 до 300 крон.

Еще из СССР выгодно было возить русскую водку и советский коньяк, так как в ЧССР они стоили в два раза дороже. Но таможня «добро» давала лишь на один литр или 2 бутылки этого продукта. Поэтому его привозили, в основном, для личного употребления. Пиво и вино в ЧССР стоили, примерно на 20% дешевил, чем в СССР. Что же касается качества чешского пива, то оно было, несомненно, лучше нашего.

Еще советские люди, особенно москвичи, скучали по нашей советской колбасе и черному хлебу. И было в порядке вещей, когда кто-то, вернувшись из Союза, привозил батон черного хлеба и батон докторской или иной колбасы и угощал своих сослуживцев «советскими» бутербродами. Это было какое-то священнодействие, вызывавшее душевную ностальгию по Родине, родному дому и привычной еде.

 

 

Сослуживцы и прочие

«Ах, друзья, мои друзья,
Как вы там живёте можете?».
Из песни В. Добрынина.

Официально я и такие как я гражданские, работавшие в войсках, числились как служащие Советской Армии, а в нашей повседневности нас называли – вольнонаемными. Поэтому понятие сослуживцы – вполне применимо и к моим коллегам по военной торговле – водителям, продавцам, поварам, официантам и другим работникам потребительского фронта.

В ЦГВ (Центральной группе войск) мне встречались люди из разных республик и городов всего Советского Союза. Например, живший со мной в одной комнате водитель автолавки ГАЗ-53 Василий Воронцов – бывший подводник, невысокий, коренастый, мужчина лет сорока – приехал из Грозного. Занявший его койку, после отъезда последнего в Союз, водитель ЗИЛ-130 Виктор Нестеров – высокий статный парень лет 25-и – приехал из Перми. Ездивший со мной на ЗИЛе в качестве экспедитора-грузчика Анатолий Сончик – невысокий коренастый парень лет 27-и – был родом из Беларуси.

Но больше других на обслуживании Главного штаба оказалось украинцев с западных областей республики и москвичей. Значительное количество украинцев было обусловлено тем, что занявшая Миловицы Советская Армия во главе с её штабом ранее дислоцировалась на Западной Украине. Поэтому часть украинцев прибыли сюда с войсками, часть подтянулись позже. Многие ребята остались здесь, как и я, после дембеля.

А значительное количество москвичей объясняется тем, что недостающие кадры Военторг в начале своего формирования в ЦГВ привлекал из Военторга г. Москвы. Например, в Главном управлении торговли большинство бухгалтеров, плановиков и других работников были из Москвы. Также большинство продавцов нашего Центрального военного универмага были из известного московского магазина «Военторг». Некоторых из них я потом случайно встречал в Москве, в том числе и в магазине «Военторг», где они работали после окончания своей командировки в ЧССР.

С первого до последнего дня своего пребывания в качестве вольнонаемного я прожил в одной комнате со Славкой Макогоном. Это был семейный мужчина 33–35 лет, среднего телосложения – из Ивано-Франковска. Он работал на такой же «Волге», как и я в первый год, и даже такого же темно-желтого цвета. Возил он начальника отдела торговли (гарнизонного военторга) подполковника Гальчанского.

Другой «долгожитель», которого я, как и Славку, застал в комнате при моем заселении, был Михаил Довгань – шеф-повар офицерской столовой. Это был недавно демобилизовавшийся со срочной службы высокий крепкий мужчина с «поварским» животиком, умевший постоять за себя и втянуть в драку других. Михаил, как и Славка, тоже был родом из Ивано-Франковска. Поэтому у нас в комнате, и не только, звучала то русская, то украинская речь. А когда мы организовывали «семейное» застолье, то в основном пели украинские песни.

 

Я уже говорил, что на базе офицерской столовой в субботу и в воскресенье с 19 до 23 часов работало кафе. Так вот, шеф-повар столовой Михаил в такие вечера был ответственным за проведение этого мероприятия. Обычно в такие вечера мы всем «детдомом» приходили в кафе и занимали столик где-то в уголке. Михаил за счет заведения угощал нас вторым блюдом и салатом. Пиво и спиртное каждый заказывал себе сам. Михаил время от времени подсаживался к нам – то выпить, то закусить. В кафе, как правило, военные музыканты играли современную музыку, и можно было танцевать.

Наша задача заключалась в том, чтобы дождавшись 23-х часов, подстраховать Михаила, когда он будет просить засидевшихся посетителей покинуть зал. Иногда посетители слишком бурно выражали свое негодование, и нам приходилось уговаривать их, демонстрируя «решительность». Неоднократно случались потасовки и выходы «один на один», которые, как правило, заканчивались групповой дракой. Но последнее было скорее исключением, чем правилом.

Чаще других лезли на рожон офицеры-строители. Возможно, у них было больше денег, которые не жалко пропить, или у них было больше свободного времени, или они были менее дисциплинированными (не хочется говорить – более пристрастившимися к спиртному). Но, что было – то было!

Иногда приходилось и нам спасаться бегством. Так однажды в самый разгар субботнего вечера Михаил, сделал какое-то замечание сидевшему за столиком в кругу сослуживцев майору-строителю, который слишком бурно выражал свои эмоции. Среднего роста коренастый майор обиделся и предложил Михаилу «выйти поговорить». Михаил согласился и пошел к выходу. Майор же, прежде чем последовать за Михаилом, подал условный знак сидевшему за соседним столом высокому, стройному старшему лейтенанту, который, опережая Михаила, заспешил на выход.

Сидя за своим «детдомовским» столом, я наблюдал за происходящим и понял, что Михаилу нужна подмога. Почти бегом через весь зал я поспешил вслед за слегка отставшим от Михаила майором. Оказавшись во дворе, я увидел, как метрах в десяти от крыльца Михаил дерётся со старлеем, а майор устремился к дерущимся. Я рванулся к майору и, схватив левой рукой за его правое плечо, развернул к себе.

– Ты ж хотел один на один, – сказал я и обрушил на негодяя град ударов. От неожиданности явно превосходивший меня по физическим данным майор не смог оказать мне достойного сопротивления. Старший лейтенант, получив от Михаила второй нокдаун, тоже ретировался.

Мы с Михаилом стояли во дворе, обсуждая произошедшее, когда из дверей кафе выскочила толпа разъярённых офицеров-строителей (человек 6–7) во главе с двухметровым подполковником Варвариным. Мы сразу смекнули какая опасность нам угрожает и рванули что есть мочи в сторону общаги. Оказалось, что мы не только неплохо дерёмся, но и отменно бегаем. Толпа гналась за нами до самых дверей общаги, но не догнала.

Нередко мы бывали в чешских пивнушках (ресторанах), которых было великое множество в любом городке и даже небольших поселениях. В целом чехи относились к нам вполне доброжелательно. Отдельные агрессивные выходки случались, но это было скорее исключение, не доходящее до рукоприкладства. Иногда, засидевшись допоздна, мы с чехами составляли два-три стола, создавая единую компанию, и разномастным хором пели то чешские, то русские песни. Чехам особенно нравилась «Катюша», а сами они чаше затягивали «Na tu svatku kateřiny, kateřiny neděli…» – песня о том, как призывали молодого рекрута на службу. Главным в этой песни был припев: «чибодай-нэбодай, чар-нэбодай…» и так несколько раз в различных интонациях. Это повторение позволяло подпевать и нам, не знавшим слов.

Лишь один раз мы с Михаилом попали в сложную ситуацию в городе Яромержи, что находится недалеко от польской границы и в 135 км от Праги. В эту «тьмутаракань» нас завлекли дела амурные. Дело в том, что в этом городе располагался наш военный госпиталь, а в нем – избыточное количество молоденьких девочек, с одной из которых я познакомился, приезжая на автолавке торговать.

Посидев в местном ресторане, мы вышли на улицу, где нас уже поджидали человек пять-шесть местных парней. Среди них выделялся один, можно сказать – гигант. На его фоне мощный Михаил казался мелким. Парни были настроены отнюдь не дружелюбно. Спасла нас находчивость Михаила. Он зажал в правом кармане брюк свою зажигалку так, что она стала выпирать чуть в сторону и вниз как ствол пистолета. Чехи остановились в нерешительности, переговариваясь в полголоса. Потом один из них подошел к Михаилу и, показывая на его слегка оттопыренный карман, спросил «Цо маешь там. Руцы долу». Типа – «Что у тебя там? Вытащи, подними руки вверх». И тут «западэнский» украинец Михаил Довгань сказал сокровенную фразу, говорящую о единстве наших братских народов: «Русские руки не поднимают и не сдаются никогда!». Чех даже попытался потрогать мишкин карман, и тот позволил это сделать, но лишь слегка, чтобы чех чуть ощутил выпирающий ствол мнимого пистолета. Манипуляция удалась. Чех-промокашка удостоверился в наличии «пистолета» и отошел, доложив об этом своим. Решительный настрой представителей «братского чешского народа» сразу сник и они, как будто, потеряли к нам интерес. Мы степенно повернулись и не спеша пошли в сторону своей гостиницы, незаметно отслеживая свои «тылы» и ощущая спинами холодок враждебных взглядов.

 

 

Шопинг по-чешски и не только

Как ветер подгоняет тучи,
Так страсть наживы – караван идущий.

Одним из недостатков советского образа жизни являлся хронический дефицит продовольственных и промышленных товаров. Поэтому дефицитные продукты, одежду, мебель и прочее не покупали, а доставали через друзей, знакомых, посредников и, как правило, с переплатой.

Изобилие чешских (и словацких) магазинов для советских людей, особенно в первое время, казалось аномалией. Даже в небольших городках стояли первоклассные магазины с огромными витринами, привлекая прохожих широким ассортиментом товаров. А широкий выбор посуды, стекла, фарфора вызывал настоящий ажиотаж у «испорченного» дефицитом советского человека.

Особая статья – детская одежда. Её ассортимент был настолько разнообразным, что советские родители об этом не могли и мечтать. Мне пришлось столкнуться с этой проблемой из-за того, что однажды я получил телеграмму от своего среднего брата Володи о том, что его жена Галя родила сына и теперь я – дядя. Не мешкая, я зашел в наш Центральный военторговский универмаг, который в это время мог уже по ассортименту товаров конкурировать с лучшими чешскими магазинами, и знакомым продавщицам сделал заказ. Я попросил их собрать мне посылку из детской одежонки весом до 10 кг – больше 10 кг не принимала почта.

Девочки-продавцы постарались на славу, и уже на следующий день в далекий таджикский поселок «Московский» отправился бесценный груз с детскими колготками, распашонками, пинетками, чепчиками и т.д. Для родителей это был бесценный подарок, вызывавший восхищение и зависть окружающих. Потому что купить такое в СССР было невозможно. Они (родители) весьма бережно относились к этому подарку – детская одежонка передавалась от одного сына к другому, а потом, спустя 17 лет после рождения первенца – и к третьему.

Вольнонаемные и военные, понимая временную доступность к товарному изобилию, старались по мере своих финансовых возможностей отовариться «на всю оставшуюся жизнь». Офицеры, особенно высшие, получая значительно больше, чем мы, могли себе позволить большее. Но и мы – вольнонаемные, порой экономя на еде, старались купить себе и своим родным и близким то, что в СССР было в дефиците.

Некоторые, наиболее предприимчивые, закупали какие-то вещи с целью их перепродажи в Союзе. Наварить можно было сто и более процентов. Например, наш Михаил – шеф-повар, неоднократно брал внеочередной отпуск за свой счет, чтобы отвезти и реализовать в Союзе купленное в ЧССР (благо ехать ему до Западной Украины было не далеко). При этом он умело преодолевал таможенные ограничения. Например, из ЧССР в Союз можно было провести не более дух пар новой обуви, не более двух новых курток и т.д. Михаил, например, покупал 5-6 пар обуви, 3-4 куртки и всё это по два-три дня носил сам или просил кого-то. На таможне он доказывал, что вещь – ношенная и его вынуждены были пропускать.

Не менее изобильными, по меркам советского покупателя, были и магазины в ГДР (Германской Демократической Республике). За время работы в ЧССР мне неоднократно приходилось там бывать (в основном мы останавливались в г. Лейпциге) и ходить по магазинам и не только. Даже в Польше, куда мне тоже приходилось ездить по служебным делам, магазины были полны разнообразным товаром, несмотря на сравнительно бедную страну и население. И невольно возникал закономерный вопрос: почему страна «победившего социализма» так жалко выглядит, в бытовом плане, на фоне наших «европейских братьев»?!

 

Блеск и нищета социализма

«От каждого по способностям – каждому по труду».
Принцип социалистического
распределения общественного продукта.

Главная заслуга социализма заключается в том, что он предложил альтернативный капиталистическому способ производства и распределения общественного продукта. В годы предвоенных пятилеток плановая экономика СССР росла невиданными темпами, что позволило провести индустриализацию страны и подготовиться к неизбежной войне. А главное – обучить и воспитать миллионы молодых людей, готовых защищать своё социалистическое отечество. Ведь в царской России только 2% населения имели возможность получить гимназическое образование. В 1931 году И. В. Сталин подписывает постановление ЦК ВКП(б), смысл которого сводился к всеобщей доступности гимназического (высшего) образования .

В военные годы социалистическая мобилизационная экономика оказалась эффективнее экономики всей фашисткой Европы, работавшей на армию захватчиков . А уже через 16 послевоенных лет советский человек первым в истории человечества полетел в космос.

В СССР были созданы лучшие в мире системы образования и здравоохранения. Ребенок из любой семьи, при должном таланте и старании, мог стать ученым с мировым именем. А советский народ по праву считался самой читающей нацией в мире. Трудящиеся в СССР пользовались особым почетом и уважением. Но в удовлетворении товарами повседневного спроса возникал перманентный дефицит – всегда чего-то не хватало, или наличные товары были не надлежащего качества, фасона и т.д. И для этого были свои косвенные и основные причины.

Одной из косвенных причин было то, что России сразу же после революции 1917 года приходилось вкладываться в отсталые республики Средней Азии, Северного Кавказа, Казахстан и др. . Другая косвенная причина – необходимость огромных затрат на военно-промышленный комплекс или, проще говоря, на гонку вооружений. Третья косвенная причина – безвозмездная помощь странам соцлагеря и развивающимся странам, «вставшим на путь социалистической ориентации». Об этом много написано в Интернете, поэтому не буду останавливаться .

Но основной причиной дефицита являлась борьба Советской власти с мелкобуржуазностью. Идеологическое обоснование этой борьбы было заложено В.И. Лениным ещё в первые годы Советской власти. Так в работе «О левом ребячестве и мелкобуржуазности» (1918) он писал: «Мы прекрасно знаем, что экономическая основа спекуляции есть мелкособственнический, необычайно широкий на Руси, слой и частнохозяйственный капитализм, который в каждом мелком буржуа имеет своего агента. Мы знаем, что миллионы щупальцев этой мелкобуржуазной гидры охватывают то здесь, то там отдельные прослойки рабочих, что спекуляция вместо государственной монополии врывается во все поры нашей общественно-экономической жизни» .

Но Ленин писал эту статью в условиях надвигавшегося голода, когда для того чтобы накормить страну (прежде всего город), большевики устанавливали государственную монополию на продовольствие . Тогда для них частник, наживавшийся на дефиците продовольствия, был враг. Но в 1921 г. Ленин сам инициировал НЭП (Новую экономическую политику), в которой основная роль в удовлетворении народа товарами повседневного спроса отводилась частному предпринимательству. И такая политика за считанные годы наполнила магазины страны товаром и продовольствием.

Но если Ленин был диалектиком, чутко реагировавшим на возникающие запросы общества, то его последователи, волей случая оказавшиеся в партийном руководстве, которое определяло идеологическую стратегию развития страны – догматиками. Эти псевдомарксисты, например, такие как Н.С. Хрущев, М.А. Суслов и другие, в отличие от Ленина, пытались меняющуюся по различным причинам реальность втиснуть в «прокрустово ложе» однажды заученных догм.

Запрет на индивидуальное и мелкое частное предпринимательство был одной из основных причин всеобщего дефицита в СССР. Так какое-то время индивидуальное подсобное хозяйство частично решало проблему нехватки продовольствия. Но в 1958 году Н.С. Хрущев нанес по нему сокрушительный удар, урезав подворья на селе и запретив их в пригородах . В результате, уже в начале 1960-х страна столкнулась с острой нехваткой продовольствия. В 1960-е – 1970-е годы неоднократно предпринимались попытки внедрения в плановую экономику СССР элементов рынка и хозрасчета. Но такие кондовые идеологические догматы, как М.А. Суслов и др., приложили немало усилий, чтобы пресечь эти начинания. Что, в итоге стало одной из причин глубокого кризиса всей социалистической экономики в СССР. Для насыщения рынка продовольствием и промышленными товарами повседневного спроса нужны мелкие и средние частные предприятия, которые могут чутко реагировать на быстро изменяющийся спрос. В большинстве стран «социалистического содружества» такие предприятия были. Так генеральный секретарь Центрального комитета СЕПГ (Социалистической единой партии Германии – ГДР) Эрих Хонеккер в один из своих приездов в СССР говорил о том, что в ГДР 10% частных производителей создают около 30% ВВП страны. В основном это были товары повседневного спроса.

Поэтому даже в нищей Польше магазины были полны товарами повседневного спроса. И я, приезжая туда, находил что-то, чего не было в ЧССР. Например, в одну из поездок я купил по заказу сослуживца Виктора Нестерова женские перламутровые сапожки для его жены, которые в ЧССР он найти не мог. В Польше также можно было приобрести различные прикольные сувениры, типа авторучки с раздевающейся и одевающейся «женщиной» внутри. Такую ручку демонстрировал шведскому послу боярин самозванец «Милославский» в фильме «Иван Васильевич меняет профессию».

В целом же, советский социалистический потребительский рынок по всем статьям проигрывал как рынкам европейских стран «социалистического содружества», так и рынкам «загнивающих» стран Запада. Что, безусловно, сказывалось на легитимности Советской власти.

 

Военный городок Миловицы

«Курица не птица – Миловицы не заграница».
Местная поговорка.

Основной, можно сказать, парадный въезд в военный городок был со стороны чешского поселения Миловицы. Слева при входе располагалась постройка КПП (Контрольно-пропускной пункт), за которой находились здания комендатуры. В нескольких десятках метров от КПП раскинулась довольно просторная площадь, в глубине которой, встречая входящих и въезжающих, стоял величественный памятник В.И. Ленину.

По поводу этого памятника в городке «ходило» немало шуток и даже злословий. Дело в том, что Ленин на пьедестале стоял лицом к входящим. Под ним на пьедестале было написано: «Верной дорогой идёте товарищи!», а вытянутая правая рука вождя показывала в обратную сторону, то есть на выход. Если же следовать в направлении, указанном Ленином, то в нескольких десятках метров справа от КПП находился пивной ресторан «У Фаркачика». Этот ресторан, очевидно, из-за своей близости к городку, был весьма популярным у наших военных и штатских.

Сложно было понять, какую идеологическую и практическую цель преследовали устроители памятника, но по его расположению и «широкому» жесту Ильича, выходило, что Ленин указывал дорогу не входящим и въезжающим в городок, а идущим из городка в сторону ресторана.

Штаб ЦГВ (Центральной группы войск) находился на другом конце городка, по ходу слева. Все высокопоставленные гости, прежде чем доехать от центрального въезда до штаба, проезжали километра полтора по центральной дороге. Поэтому эта дорога всегда содержалась в идеальном состоянии. А непосредственно перед приездом «гостей» десятки солдат выходили на дорогу для приведения её в «парадный вид». Они мыли полотно, подкрашивали разметку, приводили в порядок прилегающие обочины, создавая неудобства транспорту и пешеходам.

В ожидании приезда «гостей» и во время их встречи и проводов проезд по центральной дороге существенно ограничивался, что вызывало раздражение у тех, кому по служебным делам или по работе необходимо было пользоваться злосчастной дорогой. Поэтому водители называли её «дорога жизни», а за дороговизну её содержания – «золотая миля». В обычное время по дороги могли ездить лишь машины, имеющие специальные пропуска. Все машины военторга такие пропуска имели, но мы старались не злоупотреблять ими и, по возможности, пользовались дублирующими транспортными путями.

Слева от дороги, почти напротив центральной площади, располагались несколько улочек с трех, четырехэтажными добротными домами, в которых жили, в основном, старшие офицеры и генералы. Там же, в одном из домов, была и квартира командующего ЦГВ. Когда были построены дома для офицеров и их семей в поселке Миловице, то большая их часть переселилась в отдельные благоустроенные квартиры.

За жилыми домами, по ходу движения к штабу ЦГВ, располагался комплекс служебных зданий. В одном из этих зданий находился «Дом офицеров», куда мы «штабные», как нас звали местные «дивизионные», почти через весь городок ходили в кино и на танцы.

Справа от дороги, примерно на полпути до штаба ЦГВ, на небольшой возвышенности располагались с десяток или более деревянных бараков, в которых в комнатах по 2–4 человека жили младшие военнослужащие (офицеры и прапорщики) и вольнонаемные. Этот район у нас назывался «Шанхай». За ним располагалась одна из воинских частей.

Семейные офицеры и прапорщики первые полтора-два года жили без своих жен и детей, поэтому в их среде была популярной такая частушка:

Серенький грязный платочек,
Негде тебя постирать.
Сам не умею, жены не имею,
Тудыт твою Дубчика мать!

В тёмное время суток «дорога жизни» освещалась и вместе с идущим параллельно с ней тротуаром (по ходу слева), превращалась в проспект для гуляния. Благо машины в ночное время по дороге проезжали крайне редко. Поэтому по дороге и тротуару ходили группами и парами, военнослужащие и вольнонаемные – шутили, смеялись, а то и пели. А после просмотра кинофильма «Песни моря», от «весёлой» компании можно было услышать и такое, сугубо миловитское:

Настрою гитару на тудыт твою мать,
Пойду по Миловицам девчат собирать
Гитара играет, а струны поют,
А миловитские бабы нам не дают.

Острота и степень цензурности выражений в песне зависела от количества выпитого спиртного исполнителями песни и от состава её слушателей. Как-то я после очередных ночных «гастролей» с утра зашел по служебным делам в Центральный военторговский универмаг. Девчата-продавцы, очевидно, ставшие невольными слушателями нашего ночного «творчества», встретили меня дружным смехом и вопросами типа: «Гена, как же так случилось, что вам «детдомовцам» миловитские … не дают?». Пришлось отшучиваться, изображая жертву недостаточного женского внимания. Девчата моим «жалостным» оправданиям не поверили, но все мы посмеялись от души.

А темы для шуток, когда тебе 21–23 года, а вокруг тебя такие же молодые и жизнерадостные ребята, и девчата, возникали на каждом шагу. А неизбежные в любых условиях сложности и проблемы, лишь добавляли опыта и закаляли характер.

В целом же, мы – вольнонаёмные (ребята и девчата) жили дружно. Порой создавали семейные пары, чаще – временные. Нередко в выходные или праздничные дни устраивали совместные застолья. В тёплое время года выезжали на природу. Среди наших приятелей и хороших знакомых было немало военных (офицеров и прапорщиков). Некоторые девушки ¬(из вольнонаёмных) задавались целью выйти замуж за офицера. Помню, как одна молоденькая повариха жаловалась, что на неё периодически обращают внимание прапорщики, а ей нужен только офицер, с которым можно сделать приличную жизненную «карьеру». Такие девушки, как правило, с нами гражданскими предпочитали не светиться, а демонстрировали свои «прелести» там, где можно встретить предполагаемого жениха.

Самым популярным и действенным местом встречи потенциальных женихов-офицеров и невест в военном городке были танцы в Доме офицеров. Мы – вольнонаёмные, туда ходили очень редко. Во-первых, потому, что там нам сложно было конкурировать с молодыми, амбициозными кавалерами в офицерской форме, которые в танцевальном зале составляли подавляющее большинство. Во-вторых, по роду своей деятельности мы, работники торговли, постоянно общались со значительным количеством девушек и женщин – наших коллег, и у нас выбор и возможностей было гораздо больше, чем у офицеров и прапорщиков.

Своего рода подиумом для демонстрации себя и своих нарядов была наша центральная дорога («золотая миля»). Пройдясь по ней (по рядом идущему тротуару) в одну и в другую сторону, даже днём, можно было встретить массу потенциальных женихов и женатых любителей женской красоты. Ведь в любом военном городке – женщины в дефиците.

Первое время (весной 1969-го) некоторые особы стали довольно откровенно демонстрировать свои «выдающиеся» женские прелести, надевая слишком короткие юбки или обтягивающие брюки. Такое «агрессивное» поведение было замечено командованием ЦГВ. И вскоре вышел негласный приказ – запретить повседневное ношение коротких юбок (выше колен) и обтягивающих брючных костюмов, дабы не смущать проголодавшихся по женскому вниманию военнослужащих.

Короче, на слишком агрессивные «наступательные» действия потенциального «противника», Армия ответила превентивным «ударом». Но эти предупредительные меры носили тактический характер и не исключали стратегию сближения с «противником» и даже «рукопашный бой», но только в специально отведенных местах. В целом же, офицерские свадьбы в ЦГВ были нередки.

 

Офицеры и офицерские жены

«От лейтенанта до генерала,
Судьбой дорог нам выпало не мало,
Я как солдат с тобой их прошагала,
От лейтенанта до генерала».
Из песни Арины Крамер.

Солдат срочной службы имеет преимущество перед офицером в том, что его служба временная. Поэтому переносимые им сложности также воспринимаются как временные. Многие молодые прапорщики, с которыми я встречался в ЧССР, а с некоторыми из них и дружил, также планировали послужить года два-три, чтобы «подзаработать», «приодеться» и выйти на гражданку. А офицерская доля, как для самого офицера, так и для его жены, это, по сути, выбор на всю жизнь. Поэтому в этой главе речь пойдет об офицерах и их женах.

Оноре де Бальзак в своей фундаментальной работе «Физиология брака» одной из причин адюльтера (секса вне брака) называет половое влечение или сексуальную страсть. Такая страсть у мужчин к двадцати годам достигает «самого бурного влечения к противоположному полу» . Отсутствие возможности законно удовлетворить свои неодолимые желания у значительного количества молодых и сильных мужчин, по мнению писателя, является «столь же утомительным для них самих, сколь опасным для Общества» .

Если перенести смысл бальзаковских слов с аристократического французского общества начала XIX века на ситуацию, описываемую нами, то приходим к выводу – неженатые офицеры, ограниченные в военном гарнизоне дефицитом женщин, страдают сами и представляют угрозу для своих женатых коллег и для общественного спокойствия.

Женатых же офицеров, при переезде на новое место службы волнуют не только служебные проблемы, но и проблемы устройства семейного быта, и проблемы неизбежных посягательств сексуально неудовлетворенных сослуживцев на «целомудренность» жены. Это при условии наличия служебных помещений для семейного проживания. В военном городке Миловицы первые полтора-два года жильё для семейного проживания отсутствовало. Поэтому почти все офицеры гарнизона по факту были «холостыми». При этом часть из них (вольно или в силу обстоятельств) становилась «охотниками» за женскими сердцами и телами, занимающимися «браконьерством» в чужих угодьях. С позиции незамужних и некоторых замужних женщин, офицеры также являлись объектом для «охотниц» женского пола.

Результаты такой взаимной охоты для отдельных семей оказались фатальными. К моменту постройки жилья отдельные офицеры уже создали новые семьи. Так одна из наших товароведов – Светлана (имя изменено), не блиставшая особыми внешними данными, окрутила высокого стройного старшего лейтенанта и увела его от довольно симпатичной жены, пока та была в Союзе.

Бывали и довольно курьезные случаи. В офицерской столовой работала официанткой очень симпатичная, с точеной фигуркой, стройная, невысокая украинка Оксана. Говорила она особенным певучим голоском, выдававшим её национальную принадлежность. В неё влюбился не менее симпатичный молоденький лейтенант. Возникла, как говорят в таких случаях, идеальная пара – хоть картины пиши.

Они встречались какое-то время, и дело шло к всеми ожидаемой свадьбе. Но тут кто-то из «доброжелателей» прознал, что потенциальная невеста порой ночами из своей женской половины общежития ходит на мужскую половину в «гости» к одному моложавому полковнику. Говорили, что полковник не скупился на дорогие подарки в виде кофточек, платьев, брошек и прочих «приманок», столь желанных для женщин с пониженной социальной ответственностью. В итоге – «идеальная пара» распалась. Случался адюльтер и со стороны офицерских жен. Так от водителей, возивших высший командный состав, я узнал, что жена одного из заместителей командующего ЦГВ была застигнута в объятиях его персонального водителя. Любовника жены генерал отправил дослуживать срочную службу в другую часть, а жену не тронул, чтобы разводом не испортить свою служебную карьеру.

Желание офицера развестись с женой нередко сдерживалось опасением навредить своей служебной карьере. Так один из моих хороших приятелей во время службы в ГДР несколько лет терпел несносную, по его мнению, жену, с которой расписался накануне поездки заграницу. Развод был чреват досрочной его высылкой на Родину и понижением в должности. Но, по возвращении в Союз и после получения нового назначения, он сразу же подал на развод.

В паре офицер – его жена, офицер является ведущим. По крайней мере, благополучие жены и семьи в целом строится на успешной карьере мужа. Поэтом, в какую бы глушь ни послало командование офицера, жена, чтобы сохранить семью, обязана следовать за мужем, особенно в первые годы семейной жизни. Иначе семья может не выдержать испытание разлукой.

Одна моя знакомая – москвичка вышла замуж за морского офицера-лейтенанта, который служил в штабе ВМС в Москве. Через несколько лет уже старшему лейтенанту предложили для получения очередного звания и должности поехать для продолжения службы на военно-морскую базу в Североморск. Знакомая, уже будучи кандидатом наук и старшим сотрудником НИИ, ехать отказалась, так как на новом месте даже уборщицей устроиться сложно, ввиду дефицита гражданских специальностей. Поэтому на своей карьере жене надо было поставить крест. Да и сына-школьника срывать с обжитого гнёздышка не хотелось.

Три года «разделённая» семья пыталась сохраниться в условиях «гостевого брака». Но в итоге муж нашел себе местную (североморскую) «охотницу» на чужих «бесхозных» мужей и «старая» семья распалась окончательно.

Известная поговорка о том, что муж – голова, а жена – шея, поэтому куда шея хочет, туда и поворачивается голова – возникла не без основания. Жена многое может сделать для карьеры своего мужа. Пожалуй, самое яркое, циничное и бесстыдное вмешательство в дела своего мужа и во властные структуры могучего Античного государства продемонстрировала Мессалина. Эта женщина-жена не останавливалась не перед чем, чтобы сделать из своего не очень способного и не стремившегося к власти мужа Клавдия императора Великой Римской империи и добилась своего.

Круг моего общения в Миловицах не позволяет мне говорить о государственных масштабах, но и там встречались офицерские жены-воительницы или, точнее, «серые кардиналы», дипломатическим мастерством которых не грех восхищаться.

Когда начальник Главного управления торговли ЦГВ полковник Минеев стал готовиться к увольнению в запас, возник вопрос о его приемнике. Начальник планового отдела Управления и заместитель Минеева подполковник Корсун (фамилия изменена) не вполне устраивал штаб ЦГВ в качестве кандидата на освобождавшуюся должность по целому ряду причин. Поэтому с назначением Корсуна на должность начальника Управления возникла заминка. Но тут в дело вмешалась только что приехавшая из Союза по случаю получения Корсуном отдельной квартиры, его жена.

Эта крупная крепко сложенная (как и подполковник Корсун) женщина обладала невероятной энергией, «охотничьим» чутьём и выдающимися дипломатическими данными. Уже через несколько недель, после своего прибытия в Миловицы, она перезнакомилась со всеми генеральскими женами и вышла на жену командующего ЦГВ. Казалось бы, статусный уровень жены подполковника не позволяет напрямую общаться с женой генерал-полковника – командующего ЦГВ. Но жена подполковника Корсуна знала, где находится «золотой ключик» от заветной дверцы. Она выяснила, кто в Управлении торговли занимается «поставками» одежды и обуви к «высшему двору» и, пользуясь служебным положением мужа, взяла на себя ключевую роль в этом снабжении.

Вскоре жена подполковника стала необходимым и желанным человеком в среде генеральских жен, и вопрос с назначением подполковника Корсуна на должность начальника Управления торговли ЦГВ, был решен положительно. Кроме того, подполковник получил долгожданное звание полковника.

А полковник Минеев, передав дела новому назначенцу, как говорят, «с чистой совестью», уволился в запас и уехал в Союз.

 

Полковник Минеев

«…нас словно бы нежно передают,
как младенцев, из одних рук в другие…» .

Прожитые годы и их вольный и невольный анализ всё более утверждают меня в уверенности, что встречающиеся на нашем жизненном пути личности отнюдь не случайные. По мере развития человека, судьба посылает ему определенные вызовы и одновременно предлагает варианты их преодоления. Это можно сравнить с проплывающими в очередном порядке мимо сидящего на крыше затапливаемого дома человека плавсредствами – лодкой, плотом, бревном. Человек волен выбрать одно из них для своего спасения или остаться на крыше в ожидании более приемлемого варианта, которого может и не быть.

Окружающие люди являются социальной средой, в которой протекает наша жизнь. Они могут быть попутчиками, соратниками, посторонними, противниками и т.д. Но есть люди-проводники, наставники, учителя, которые как будто специально посланы нам в переломный момент нашей жизни, чтобы способствовать переходу на более высокую ступень развития. Но их помощь будет действенной, если человек уже «созрел» для её восприятия и принимает помощь с деятельной готовностью и благодарностью. Одним из таких людей в моей жизни был Константин Акимович Минеев.

Полковник Минеев, персональным водителем которого мне довелось работать в первый год, был весьма неординарным человеком. Окончив до войны семилетку, он пошел работать в колхозную бухгалтерию и уже через год стал главным бухгалтером колхоза. Через год после призыва в Армию он поступает в военное училище и войну встречает уже офицером. В боях под Хорьковом немцы серьёзно потрепали его дивизию и уцелевших солдат и офицеров отвели в глубокий тыл. На фронт Минеев больше не попал, так как по приказу командования был определен в учебную часть, готовившую специалистов для фронта.

Помотавшись по гарнизонам и дослужившись до командира части, в звании подполковника он попадает в штаб. Появилось свободное время, и Минеев поступает на заочное отделение Плехановского института и за два года экстерном заканчивает вуз. Далее уже в звании полковника его назначают на должность начальника Управления торговли ЦГВ (Центральной группы войск). Когда мы встретились – это был среднего роста и телосложения 50-летний мужчина в форме офицера авиационных войск. Авиационная форма осталась от прежнего рода войск, в которых долгое время служил Минеев.

С первых дней знакомства я почувствовал доброжелательность полковника и старался отвечать ему тем же. В его отношениях ко мне импонировало и то, что он не злоупотреблял своим положением и не тревожил меня по пустякам. Утром на работу он, обычно, ходил пешком, хотя это было не очень близко. В межличностных отношениях он относился ко мне как к равному. А если что-то и советовал, то ненавязчиво, типа: «я бы так поступил, а ты решай сам».

Часто приходилось ездить в Прагу и другие крупные города на различные встречи и совещания с чешскими коллегами. Иногда эти встречи заканчивались застольем в солидном ресторане. В таких случаях Минеев старался, чтобы и я мог покушать за общим столом. Для меня, как парня из глубинки, это было ещё и полезно с точки зрения знакомства с правилами этикета за столом и не только.

По приглашению и по своей инициативе мы с Минеевым посещали различные культурно-исторические центры, старинные замки и прочие достопримечательности страны. При этом, Константин Акимович обсуждал со мной как с равным – что нам стоит посетить из достопримечательностей в том или ином городе, области, стране и моё мнение всегда учитывалось.

Однажды по приглашению чешской стороны мы оказались в Карловых Варах. Находясь в центре курортного города, окруженного зелеными склонами, мы наслаждались красивыми видами строений и зелени, пили из целебных источников воду, слушали увлекательные рассказы гида. А я невольно пытался найти и идентифицировать ту объездную дорогу и тот роковой склон, возвышающийся над городом, с которого беснующаяся толпа года полтора назад пыталась сбросить мой санитарный УАЗ-450. Особенно запомнилась одна из таких поездок с оригинальной, весьма познавательной экскурсией и таким же застольем. Однажды в начале рабочего дня мы приехали в Прагу на площадь Пушкина. Константин Акимович пошел на деловую встречу, а я, как обычно, коротал время в машине. Вернувшись через час-полтора, он сказал мне примерно следующее: «Чехи предлагают экскурсию в город Пльзень на пивоваренный завод. Их с водителем трое, нас – двое. Если хочешь попить пива, можем поехать впятером на их «Татре», а «Волгу» оставим здесь». Я, конечно же, с радостью согласился поехать на чужой машине и быть на «празднике жизни» гостем, а не частью обслуживающего персонала.

Интересная экскурсия по многочисленным производственным помещениям пивоваренного завода финишировала в сравнительно небольшом, но оригинально обустроенном зале. Весь интерьер зала, в том числе гостевой стол и лавки при нем, был выполнен из натурального дерева, покрытого лаком. Нас сначала плотно покормили мясным блюдом, а потом угощали пивом. Принимающая сторона с гордостью информировала нас о том, что в этом зале бывали весьма высокопоставленные гости, в то числе Индира Ганди и Никита Хрущев.

Пишу об этом не для того, чтобы поделиться поросячьим восторгом холопа, допущенного до барского стола, а для того, чтобы показать отношение полковника Минеева ко мне как к личности. В общении с ним, в его отношении к делу и к другим людям я познавал многие доселе неизвестные мне грани нашей повседневности и человеческих взаимоотношений. Хотя в то время я ещё не в полной мере осознавал важность и полезность такого познания. Но уже тогда я понимал, что отношения Константина Акимовича ко мне – персональному водителю не вполне вписываются в общие представления о должном. Нередко я ловил на себе недоуменные и высокомерные взгляды отдельных представителей чешской стороны, когда Минеев настойчиво настаивал на моем присутствии, на банкете, на экскурсии или ином познавательном мероприятии.

В целом же, несмотря на хорошее, можно сказать дружеское, ко мне отношение шефа, работа персонального водителя мне не нравилась. Я постоянно ощущал себя зависимым от чужой воли. Поэтому, отработав год, я попросил Минеева перевести меня на другую машину. Он не ожидал такого подвоха и сильно расстроился. Но я был настойчив и он, уважая мой выбор, согласился отпустить меня с миром. Приказом я был переведен из Главного управления торговли в местное отделение, занимавшееся торговым обслуживанием Главного штаба ЦГВ и гарнизона Миловицы. Руководил отделом подполковник Гальчанский.

 

Полковник Минеев (продолжение)

«Старый друг лучше новых двух».
Поговорка.

На новом месте первое время я работал на автолавке ГАЗ-53. Со своим продавцом Людмилой мы отбирали на складе нужный товар и ездили по гарнизонам его реализовывать. Казалось бы, с полковником Минеевым наши пути разошлись окончательно. Но от судьбы, как я уже говорил, не убежишь. Месяца через два-три, через посыльного, Константин Акимович попросил меня зайти к нему в кабинет. Когда я прибыл, он без лишних слов спросил: не желаю ли я поехать с ним в качестве водителя на два-три дня в Лейпциг (ГДР) на Всемирную торговую выставку. Я, естественно, спросил:

– А как же Ваш водитель, Алексей?

– Мне как-то некомфортно с ним. Короче, если согласен, – то вот тебе ключи от «Волги». Два дня на подготовку машины хватит?

– Вполне.

– Тогда жду тебя после завтра у моего дома в 4.30 утра. С Гальчанским я договорюсь, чтобы тебя подменили. Полковнику Минееву, очевидно, не везло с персональными водителями. После меня он сменил одного, потом другого, но ещё дважды в течение года просил меня съездить с ним в заграничные командировки. Особенно запомнилась одна из поездок в Польшу. Выехав в 5 утра, мы уже в 9 с чем-то были в Легнице. Минеев ушел по делам, но уже часа через два вернулся и сказал:

– Представляешь, все дела одним махом решил, все документы подписал и даже получил командировочные в злотах – на тебя и на себя. Надо заехать в центр города

– потратить злоты. И тут я ему сделал предложение, от которого было трудно отказаться:

– Константин Акимович, а Вы в Варшаве бывали?

– Бывал … проездом … в поезде.

– Значит, самой Варшавы Вы не видали. И я тоже, только из окон поезда её разглядывал. Поэтому, предлагаю рвануть в Варшаву.

– Так до неё вёрст пятьсот или больше…

– Примерно 450. Но это не проблема. У меня в багажнике 5 канистр бензина и бачёк с моторным маслом. Я всё предусмотрел.

Короче, решение было принято, и мы с крейсерской скоростью 110-120 км. в час двинулись в сторону Варшавы, делая краткие остановки для дозаправки и перекуса. Уже в сумерках мы достигли площади Виленского вокзала, где тогда стоял ныне снесённый «благодарными поляками» памятник освободителям Польши от фашистских захватчиков. На нем были изображены два советских и два польских солдата. Этот памятник был для нас главным ориентиром, так как рядом с ним находилась Советская комендатура с гостиницей, в которой мы и заночевали.

Будучи оба «жаворонками», встали мы часов в 6 или чуть позже и, не дожидаясь завтрака, выехали осматривать Варшаву. Часа полтора мы ездили по проспектам и улицам польской столицы, любуясь архитектурными достопримечательностями, пока нам это не надоело. Потом мы по карте выбрали обратный маршрут, чтобы он проходил через крупные польские города, и двинулись в обратный путь.

Заезжая в очередной крупный город, мы останавливали машину где-то ближе к центру. Бродили по городу, любуясь незнакомой архитектурой, заходили в магазины как ради любопытства, так и с целью что-то приобрести. К своим скромным командировочным я прибавил определённую сумму, поменяв прямо на улице у «специально обученного поляка» заранее припасённые советские рубли на злоты, по курсу 1 руб. – 15 злот. Другому поляку слил оказавшуюся лишней канистру бензина, не помню уже по какой цене. Кстати, поляки злоты на рубли меняли с большой охотой. А вот чехи и немцы свою валюту на рубли менять не желали. Эта увлекательная экскурсия длилась до самой чешской границы, которую мы пересекли уже в сумерках. А в Миловицы мы приехали глубокой ночью, проехав за два дня более полутора тысяч километров.

Наутро следующего дня жизнь потекла по своей обычной колее: машина, склады, погрузка-разгрузка товара, вечером – пивбар или кафе, периодические любовные интрижки и выяснение отношений. С полковником Минеевым мы порой пересекались. Иногда он просил меня о каких-то небольших услугах. Но однажды он меня сильно удивил и озадачил.

Дело было в разгар лета 1971 года. Утром я подогнал свой ЗИЛ-130 к платформе склада под погрузку пивной и винной тары, и мы с экспедитором и (как и я) 0,5 ставки грузчиком Анатолием собирались заняться погрузкой. Вдруг у машины появился Константин Акимович со своим сыном-подростком Борисом. Работая на «Волге», я весь учебный год возил тогда ещё восьмиклассника Борю в посольскую школу. С ним в одном классе училась и дочка командующего ЦГВ Ольга, которую ординарец-майор с водителем на черной «Волге» ежедневно утром возил в посольскую школу, а после занятий привозил назад. Я же в понедельник рано утром Бориса туда отвозил, а после занятий в субботу забирал в Миловицы к отцу. Если из-за командировок или других проблем забрать ребенка не получалось, то Боря с пониманием относился к случившемуся. Да и посольская школа была с полным пансионом.

Девятый класс Боря заканчивал уже в Миловицах в гарнизонной школе, которую открыли летом 1970 года. К этому времени также построили несколько жилых корпусов и большинство офицеров перевезли в гарнизон свои семьи. Но жена Минеева с дочкой-студенткой продолжали жить в Москве. Получалось, что Константин Акимович оказался в положении отца-одиночки.

Поздоровавшись, Минеев попросил меня отойти в сторонку, очевидно, чтобы сын не слышал подробностей нашего разговора.

– Гена, у меня к тебе просьба. Возьми Бориса на один месяц к себе на машину в качестве грузчика. Через месяц у меня отпуск, и мы уедем отдыхать в Союз.

Я был немало удивлен и что-то сказал, вроде того, что мы с Анатолием справляемся сами, да и нам за это платят по 0,5 ставки грузчика.

– Ты меня не понял. Боря закончил девятый класс и ему нечем заняться. Я целыми днями на работе, а он слоняется непонятно где. А у тебя он будет под присмотром. Да и ему самому полезно побыть в мужской компании. Только ты с ним не сюсюкай. Пусть работает в меру его сил. А деньги за работу я ему обещал выделить из своей зарплаты. Ну, что? – берёшь?

– Конечно, беру, Константин Акимович.

Уезжая в конце декабря 1971 года на свою малую Родину в Таджикистан, я и не мечтал о том, что когда-то вновь увижу полковника Минеева. Оседать насовсем в глухом пограничном поселке «Московский», откуда я призывался в Армию, я не собирался. Ехать на работу в Москву, как мне советовал Константина Акимович – тоже не хотел. Москва казалась мне слишком большим и суетливым городом. А я, хоть и помотался по разным городам и странам, но и по рождению, и по менталитету – провинциал.

Поэтому летом 1972-го собрав купленный в Лейпциге клетчатый чемодан, я, по совету одного знакомого, решил ехать в район Армавира, где тогда была в разгаре какая-то большая стройка и требовались водители. Но по дороге, заехав к сестре в город Брянск, я заболел свинкой и провалялся две недели на кровати с высокой температурой.

В советское время были такие порядки. Если в течение месяца после увольнения с одного места работы ты не устраивался на другое, то терял профсоюзный стаж. А это значит, что по больничному листу тебе платили минималку (кажется – 60%). А с моим 6-летним стажем я уже мог рассчитывать на максимум – 100%.

Пока я ездил, отдыхал и болел – месяц почти истёк. И я, ещё недолечившись, с повышенной температурой, рванул в Москву и за день до окончания отпущенного «профсоюзом» срока устроился линейным водителем автобуса в 9-й автобусный парк. И, естественно, опять встретил Константина Акимовича. И как тут не подумать о предопределенности судьбы, которая сильней наших желаний и намерений, и порой использует самые неожиданные приёмы и методы, даже такие как болезнь, чтобы «настоять на своём». И как тут не вспомнить слова Беллы Ахмадулиной из стихотворения «Болезнь» – «О боль, ты – мудрость».

Судьба подарила мне ещё более 30 лет общения и взаимодействия с этим прекрасным человеком, до самой его смерти. За эти годы мы пережили много чего и радостного, и трагического. Даже три года работали вместе в одной организации на руководящих должностях, и для меня это была настоящая школа управления производственной организацией, школа человеческих отношений. А одну из своих монографий я посвятил Минееву, написав: «Моему наставнику, учителю и другу Константину Акимовичу Минееву».