Предательство. Главы 20 - 29
20. На службе в церкви
Родители Алексея видели, что с сыном происходит что-то неладное. Ведь еще совсем недавно они радовались его успехам. И со здоровьем, слава богу, всё наладилось. И в спорте успехи налицо – Алексей недавно стал мастером спорта. И в институт поступил, сбылась заветная мечта мамы. Ну, чего еще желать?
Десятого августа, в день гибели Серёжи, Вера Васильевна уговорила Алексея пойти в церковь, чтобы заказать панихиду по убиенному и постоять с ней во время утренней службы. Алексей долго сопротивлялся, так как к религии относился весьма недоверчиво и в церковь не ходил. Да и сама Вера Васильевна стала прихожанкой лишь после того, как Алексея призвали в армию.
– Серёже будет приятно, если его друг посетит церковь и поставит в память о нём перед святыми образами свечи, – после этих слов матери Алексей согласился.
В церкви Алексей удивился большому скоплению людей. Это были в основном старушки и женщины средних лет, но изредка попадались старики, молодые мужчины и даже несколько девушек и юношей. «Наверное, как и я, пришли по случаю», – подумал о них Алексей, рассеянно переводя взгляд с одного лица на другое. Возле распятия Христа, освещенного большим количеством горящих свечей, он увидел мать Серёжи. Полина Сергеевна аккуратно вставляла зажженную свечку в свободную ячейку, потом трижды перекрестилась и, низко склонив прикрытую черным траурным платком голову, что-то зашептала. Алексею почему-то не хотелось, чтобы Полина Сергеевна увидела его стоящим на проповеди. Но она, всецело поглощенная своим делом, или действительно не замечала никого вокруг, или делала вид, что не видит Алексея.
У алтаря читал проповедь батюшка, осанистый мужчина лет шестидесяти, с густой тёмной с лёгкой проседью бородой, высоким открытым лбом и выразительными глазами. Слух Алексея ловил слова, складывающие в невнятную, а потому непонятную скороговорку, время от времени прерывающуюся отдельными словами и целыми предложениями, которые священник произносил четко и нараспев. Но вырванные из общего контекста они не давали представления о сути самой проповеди. Периодически слышалось громкое восклицание батюшки «Господи, помилуй…!», и тотчас высоким зычным припевом «Господи, помилуй…» отзывался стройный хор женских голосов.
Непривычное убранство храма, незнакомые запахи ладана и топленого воска, непонятные слова проповеди и поведение окружающих людей стесняли и волновали Алексея. Лики святых с многочисленных икон невозмутимо взирали на людскую суету. Алексей едва сдерживался от того, чтобы выйти из церкви до окончания службы. Как только служба закончилась, Вера Васильевна попросила сына подождать её у входа в храм, а сама затерялась среди расходящихся прихожан. Минут через пять она нашла Алексея и заговорила с ним с мольбой в голосе:
– Алёша, отец Владимир согласился с тобой поговорить. Только ты, я тебя очень прошу, не отказывайся. Он не просто настоятель храма. В миру, говорят, он был военным и даже сам воевал.
– О чём мне с ним говорить? Ты просила меня отстоять службу – я это сделал, хотя и не вижу в этом никакого смысла. Теперь ты придумала какую-то новую затею. Тем более меня уже ждёт Стас: мы договорились вместе поехать к Серёже на кладбище…, – Алексей круто развернулся и решительно зашагал в сторону дома.
Он понимал, что своим отказом встретиться с отцом Владимиром обидел мать. Но в сложившейся ситуации иначе он поступить не мог. Воспитанный в советской системе представлений, в которой религии отводилась в основном негативная роль, Алексей не мог в одночасье изменить к ней своё отношение. Очевидно, сказывалось и мнение о религии его отца, Андрея Ивановича, который в советское время был ярым атеистом. В последние годы он несколько смягчил свои взгляды. Например, считал, что если во Вселенной и есть какая-то сверхъестественная субстанция, то она должна быть единой для всех народов. А деление людей на различные формы верований происходит по причине частных интересов священнослужителей и их покровителей. «Бог должен быть единым для всех и находиться, прежде всего, в каждом из нас. Если его там нет, то никакая религия и церковь не поможет, – любил говорить Андрей Иванович. – Возьмите, к примеру, наших русских старообрядцев. Они отвергают услуги посредников от церкви – и правильно делают. Учить человека духовности, конечно же, необходимо. Но навязывать ему ту или иную форму религии и регламентировать детали отправления того или иного культа – это насилие».
Неоднозначное, настороженное отношение Алексея к религии было обусловлено и его личными наблюдениями, которые были особенно впечатляющими в условиях войны. Например, бывали случаи, когда верующий и истово молящийся накануне боя солдат погибал в бою, порой по нелепой случайности. А иронизировавший по поводу этой молитвы атеист выходил невредимым из безвыходной ситуации. Конечно же, были и обратные примеры. Но отдать предпочтение какой-то из тенденций Алексей не мог. В результате у него складывалось представление, что религия – удел слабых, беззащитных людей, например, таких как Полина Сергеевна, которым искать защиты и покровительства уже больше не у кого. Но таковым Алексей считать себя не хотел…
Андрей Иванович, узнав про историю с посещением церкви, стал ворчать на Веру Васильевну:
– Что ты лезешь со своей религией к ребёнку. Рано еще ему ходить в церковь и замаливать грехи.
– По твоему люди ходят в церковь только для того, чтобы замаливать грехи? – не сдавалась Вера Васильевна.
– А для чего ещё?
– А для того, чтобы разговаривать с богом, думать о боге…
– И о боге ему тоже думать рано…
– О боге надо думать всегда, – парировала Вера Васильевна.
– Вот-вот… и твоя мать всю жизнь доставала меня своей верой. А теперь и ты туда же.
– Но ты видишь, что с ребёнком что-то происходит…
– Да он просто устал, – сделал неожиданный вывод Андрей Иванович. – И занятия спортом, и подготовка в институт, и на работе, как нарочно, подкинули срочный заказ. Вот он и перетрудился. Ему просто необходимо отдохнуть, может куда поехать, сменить обстановку. Или еще что-то в этом роде…
Вера Васильевна неожиданно для мужа согласилась с его доводами о том, что сыну необходимо отдохнуть и сменить обстановку. Она вспомнила про свою давнюю знакомую, Надежду Петровну, которая живёт в Крыму недалеко от моря и сдаёт жилплощадь отдыхающим. «Я сейчас же позвоню Наденьке, – захлопотала Вера Васильевна, – и попрошу, чтобы она приготовила местечко для Алексея».
После долгих уговоров и улаживания необходимых формальностей на работе Алексей поехал отдыхать в Крым.
21. Знак судьбы
Рассказ Алексея о своем друге Серёже был коротким, а потому недолгим. Потом сослуживцы сидели молча, каждый наедине со своими воспоминаниями.
– Вот уже почти четыре года я ношу в себе тяжкий груз этой самой вины, – первым прервал затянувшуюся паузу Алексей. – И как искупить её, не знаю. Хорошо, что мой сын теперь будет носить его имя – хоть какое-то утешение, – Алексей тяжело вздохнул.
– А знаешь, я слышал про этот бой и про твоего друга тоже, – оживился Николай. – У нас в медсанчасти об этом много говорили. Да и Серёгу твоего я пару раз видел, хотя лично мы знакомы не были. Видный был парень... Кстати, его тогда ещё представили к ордену «Красной Звезды», посмертно. И в газете была заметка. Она так и называлась: «Сам погибай, а товарища выручай». Ну, прямо по Уставу, всё четко и понятно. А в действительности, видишь, как оно выходит... Получается так, что и тот, кого кто-то «выручил» ценой собственной жизни, обречён на муки совести, конечно, если у него есть эта самая совесть… Но ты, зёма, особенно не убивайся, – Николай заговорил вдруг нарочито бодрым голосом. – Во-первых, была война, хоть её и называли наши гореполитики «операцией по наведению конституционного порядка». А законы войны не нами писаны. На войне кого-то судьба оберегает, а к кому-то остается безжалостной. На твоём месте вполне мог оказаться и Серёга Коваль, и я думаю, что ты сделал бы всё возможное, чтобы спасти друга. А раз выпало по жребию жить тебе, то живи и радуйся, как говорится, и за себя, и за того парня. Давай лучше помянем твоего друга.
– Да, да, конечно, давай помянем, – засуетился Алексей, наполняя стопки водкой, – я и сам хотел предложить…
Выпили, помолчали… И вдруг Алексей спохватился:
– А ты знаешь…? Ведь сегодня не только день рождения моего сына, но и день гибели Серёги. Как же я забыл об этом?!
Этот день Алексей помнил всегда и везде. И каждый год 10 августа приходил на Серёжину могилу, чтобы посидеть, помолчать, рассказать о своих радостях и печалях и уже в который раз попросить у погибшего друга прощения. Алексей разволновался: «Мистика, да и только. Как такое могло случиться?! Какая неведомая сила и для чего свела в один день трагическое и радостное событие?!».
– Ну и ну…, – отозвался Николай. – Это неспроста. В этот день судьба отняла у тебя друга, а ровно через четыре года – опять же в этот день – подарила тебе сына. Так что всё правильно. Разорванный когда-то круг сомкнулся. Теперь надо жить и растить сына, – сделал оптимистический вывод Николай.
Но Алексей никак не мог успокоиться. Он встал с кресла, буркнул Николаю: «Извини, я сейчас», – и вышел. В ящике кухонного стола отыскал спрятанную Наташей под стопкой салфеток пачку сигарет «Мальборо» и зажигалку. Сам Алексей не курил, а Наталья, несмотря на данное после свадьбы обещание бросить, продолжала тайком покуривать. Вернувшись, он предложил:
– Закурить не желаешь?
– Нет, зёма, это удовольствие теперь не для меня. Это раньше я любил подымить. А после того, как осколок продырявил мне лёгкое, врачи сказали, что курение для меня – смерть. Так что я, пожалуй, воздержусь.
Алексею вдруг стало неудобно за себя перед Николаем. «Что же это я – здоровый, обустроенный – распустил нюни перед искалеченным и обездоленным человеком», – мысленно корил себя Алексей, и, пытаясь как-то исправить создавшееся положение, проговорил:
– Коля, ты уж извини, но у нас как-то получилось, что я всё о себе, да о своих проблемах, а ведь о тебе я почти ничего не знаю. Может, расскажешь, что с тобой произошло, и где ты теперь обитаешь?
– Ты хотел сказать, как я докатился до такой жизни? Ну, это, зёма, долгая история. Но, если желаешь, могу вкратце обрисовать кое-какие фрагменты своего жития-бытия. Только давай ещё по маленькой…
22. Цена времени.
– Сразу после окончания школы, – начал рассказывать о себе Николай, – я решил поступить в пединститут на исторический факультет. На вступительных экзаменах с историей проблем не было, я всегда с ней был, как говорится, на «ты». А вот на сочинении завалился – грамматика подвела. Я, естественно, расстроился, не знал, что делать дальше. А тут, вызывают меня в военкомат и предлагают учиться на курсах автомобилистов. Ну, думаю, водительские права мне всегда пригодятся. Отучился, получил права, а через месяц-полтора и повестка подоспела.
Конечно же, от армии можно было откосить, многие так и делали. А мне вроде совестно было отлынивать. Во-первых, думал, что хоть кто-то должен служить, а во-вторых, считал, – раз военкомат меня подготовил на военного водителя, то теперь я обязан эту подготовку отработать. Короче, сразу после карантина и присяги попал я в медсанчасть на санитарную тачку. Ну, а там служба не пыльная. Если надо что-то отвезти или привезти – поехал. Нет работы – гуляй. Ни тебе нарядов, ни тебе отбоев–подъемов и других «прелестей» казарменной жизни. Питание, как в санатории, а при желании и спиртным можно разжиться. Да и женский контингент, какой–никакой имеется, а у меня по этой части всегда были хорошие перспективы. В общем, с распределением в часть мне круто повезло.
Год прослужил и не заметил, как время пролетело. А тут в Чечне, будь она неладна, каша заварилась. Ну и нашу медсанчасть вместе с десантниками туда направили. Насмотрелся я на наших изувеченных пацанов до чертиков. Первое время меня от всего этого просто мутило, но потом пообвык. Иногда даже сам перевязки делал, жгуты накладывал, ну и всё такое. Правду говорят, что человек ко всему привыкнуть может. Это один убитый или искалеченный вызывает у общественности сочувствие и протест против насилия. А когда ежедневно гибнут и увечатся десятки и даже сотни, общественность привыкает и весь этот ужас принимает как хронику событий. Почти год я мотался на своей лайбе от передовой до госпиталя и обратно. Конечно же, случалось попадать в кое-какие переделки, но бог миловал. До дембеля считанные дни оставались. Я уже и свой дембельский мундир приготовил, начистил, надраил, как положено. Прикинул, глянул на себя в зеркало – ну что твой генерал на параде. Даже сам залюбовался, да видать – сглазил себя. Не судьба мне была в дембельском мундире щеголять. В одну из последних поездок боевики подорвали мою тачку на управляемом фугасе. И ведь видели, сволочи, что санитарка едет!
В голосе Николая зазвучали возмущенно негодующие нотки, в глазах засветился металл. Он на минутку замолчал, взял со столика фужер с водой, сделал несколько глотков и, немного успокоившись, продолжал:
– В ту поездку я вез в госпиталь шестерых раненых. Двое из них были тяжелые. Раненых должны были отправить вертолётом, да что-то там, наверху, не согласовали. А для сопровождения этих самых тяжелых дополнительно была приставлена молоденькая сестричка. Когда рвануло, то машину, как щепку, отбросило на несколько метров в кювет. Она упала на бок и загорелась. Погибли все, кроме меня, кто от взрыва, кто от огня. Старлея, врача, что сидел со мной в кабине, просто разорвало на части, потому как взрыв был с его стороны. Я остался в живых только потому, что меня взрывной волной вместе с дверью выбросило из машины, да еще потому, что подмога подоспела вовремя. Подобрали меня, перевязали и отправили куда надо. А иначе и мне хана была бы. Хотя знаешь, зёма, я потом много раз жалел о том, что меня тогда не насмерть зашибло…
Алексей живо представил, сколько физических и душевных мук пришлось пережить этому бывшему красавцу, любимцу девушек и женщин, весельчаку и балагуру, ставшему вдруг калекой. Видимо, и сейчас Николаю рассказывать о себе было непросто. «Может, я зря затеял этот разговор»? – подумал он, а вслух предложил:
– Давай ещё по стопке, а то что-то в горле пересохло.
– Ну, что ж, можно и по стопке, – согласился Николай, – только ты зря обо мне забеспокоился…
– Да я, вроде бы, ничего такого….
– Ладно, зёма, замнём для ясности… Но ты за меня не переживай. Я всё это уже много тысяч раз пережил. Ох, как же я переживал, – со вздохом продолжал Николай, – как же мне было жалко себя любимого! – не передать словами. После того как меня окончательно выписали из госпиталя, я, наверное год или больше, пил беспробудно. Все родственники и знакомые уже махнули на меня рукой, мол «конченый человек». Девчонки, которые обещали ждать и писать мне в армию письма, повыходили замуж. Нет, я их не осуждаю. Даже если какая из них, скажем из жалости, и изъявила бы желание стать моей женой, то я бы сам не согласился. Постоянно чувствовать себя чьим-то должником – страшная мука. Такое можно терпеть только от родителей. Но это уж так жизнью определено, что мы перед ними всегда в долгу. А в браке, как и в настоящей любви, должен быть равноценный обмен, то есть полная взаимность и равноправие, иначе отношения в семье будут строиться на лжи, а это страшно.
Так я медленно, но верно, катился по наклонной, заливая водкой своё безутешное горе, – продолжал рассказывать о себе Николай. – Я даже по этому поводу стал писать стихи типа: «Я скольжу по наклонной, весь попитый зелёный, и душок самогонный источая смерда». Ну как тебе такое откровение? – Николай выжидающе смотрел на Алексея.
- Очень даже ничего. Ты бы прочел стих полностью.
- Ну, если хочешь? – прочту, только другой, который мне самому нравится. А называется он «Зелёный змей»:
Мне разум говорит: «не пей
Не заливай ты душу зельем.
На утро тягостным похмельем
Тебя сразит зелёный змей».
Но сладок мне запретный плод,
И я противиться не смею.
Опять нечистая несёт
На встречу сумрачному змею.
Вот он ползёт среди ветвей.
Ползёт, почти с листвой сливаясь,
И грациозно извиваясь,
Мне лестно шепчет подлый змей:
«Забудь нелёгкие дороги
И череду земных забот.
От суеты и от тревоги
Бокал вина тебя спасёт.
Я уведу тебя от мира,
От суеты постылых дней.
В объятьях дружеского пира
Среди подруг, среди друзей,
Твой лучший друг – зелёный змей!
Я для тебя открою тайны,
Которых ты ещё не знал.
Я твой попутчик не случайный,
Давай, налью ещё бокал…».
Я пью и чувствую – по жилам
Течёт, бурлит во мне огонь.
Во мне неведомая сила
И жажда боя – только тронь!
Мы веселились до упада,
Я за бокалом пил бокал.
А змей охотно наливал,
И незаметно капли яда
Он мне в напиток подливал.
Я робко возражать пытался:
Мол, на дворе давно уж ночь.
А я и так уже набрался
И ты ползи гадюка прочь.
Но из бокала, с середины
В ответ шипела мне змея:
«Ты продал душу и отныне
Тобой владею только я».
- Здорово! – восторженно оценил творчество сослуживца Алексей. – У меня даже мурашки по кожи пошли от твоего «змея».
- Ну, это только лирика. Мне было не до восторгов, когда я писал подобные стихи. Но в какой-то момент на меня как будто озарение нашло. Или, как сказал один поэт, «божья благодать сошла». И я сделал для себя одно очень важное открытие. Впрочем, оно уже давно известно многим и на первый взгляд довольно банальное. Но его смысл, его значение каждый может открыть только для себя лично, иногда на подсознательном уровне. А суть его в том, что, когда человек лишается каких-то возможностей и способностей, например, в достижении определённых целей, то у него, даже вопреки его желаниям, открываются новые возможности и способности и новые, порой более значимые, чем прежние, цели. Важно только не упустить эти возможности и действовать в нужном направлении…
Алёша с интересом слушал Николая, который буквально поразил его своей не совсем понятной жизненной философией.
– Что, никак не въедешь, о чем я говорю? – остановился Николай, заметив недоумение в Алешиных глазах.
– Пока нет, – признался Алексей
– Хорошо, объясню на примере. Всемирно известный офтальмолог Вячеслав Федоров в молодости был курсантом лётного училища. В результате несчастного случая он попал под трамвай и лишился ступней обеих ног. Таким образом, путь в авиацию ему был закрыт. Но открылись другие перспективы. Он пошел в медицину и в итоге стал академиком и непревзойдённым мастером в своем деле.
– Я тоже знаю подобные истории, – заговорил Алексей. – Но интересно, какие ты для себя наметил перспективы, исходя из своего, как ты его называешь, открытия?
– Понимаешь, зёма, я ведь раньше жил как бы в другом измерении. Мне казалось, что все вокруг живут лишь для меня. В семье меня все любили и баловали. Во дворе ребята особо не обижали, потому что был достаточно здоровым и в меру агрессивным. В школе тоже особых проблем не было. Учёба мне давалась легко, хотя я и не особо напрягался. А девчонки, так те просто западали на меня целыми пачками. К тому же я неплохо танцевал. Это меня тётка, мамина сестра, научила. Она когда-то этим делом занималась на профессиональном уровне. Так вот. На школьных вечерах или еще где, любая девчонка считала за честь потанцевать со мной. Поэтому выбор у меня был неограниченный. И самое интересное то, что каждая, которой я оказывал внимание, считала, что только она и может меня обуздать и приручить. Ну, в общем – стать единственной. А я, как «мохнатый шмель», перелетал с цветка на цветок, собирая нектар. Жизнь казалась мне вечным праздником. Думать было некогда, да я, по правде говоря, и не пытался это делать. По большому счёту, прежде я никого не любил и не уважал, даже самого себя. Я больше любовался собой и получал удовольствие от того эффекта, который мог произвести на окружающих, особенно на женщин.
Даже в Чечне, когда кругом лилась кровь, я особо не тужил. Нет, переживать я, конечно, переживал. Но мне казалось, что весь этот кошмар происходит с другими, и я вроде бы и не причём. Ну, что меня лично это не касается. Ведь я не ходил в атаку на позиции врага, не «зачищал» селения от боевиков, не мерз в окопах. А когда со мною всё это случилось, ну, когда рванули мою машину, сразу ударился в панику, стал себя жалеть любимого и ненавидеть окружающих, которым, как я считал, незаслуженно лучше, чем мне.
Уже потом, когда я протрезвел в прямом и переносном смысле, то понял, что все со мной случившееся – неспроста. За всё в жизни надо платить. И понял, что мне ещё повезло, и что я ещё остался в долгу перед другими…
– Кому же ты задолжал, – не выдержал самобичевания Николая Алексей.
– А хотя бы своим родителям, которые вырастили, воспитали меня. И, конечно же, надеялись, что из меня получится приличный человек и благодарный сын. Наконец, что я им подарю внуков, и наш род не прервётся на беспутном эгоисте и пьянице, – парировал Николай и продолжил свой рассказ.
– Когда мои увечья ограничили мои возможности, у меня появилось больше времени для самоанализа. Я стал больше думать, размышлять о своей жизни, о жизни окружающих меня людей, о погибших пацанах, у которых уже в этой жизни ничего не будет. Я вдруг ощутил, что время, отпущенное мне, имеет свою цену и свои пределы, и тратить его по пустякам, по меньшей мере, глупо. А тут ещё мне на глаза попалось стихотворение: «Я у скупого времени в долгу». Вот только имя автора забыл, а сам стих выучил, как «отче наш».
- Так, расскажи. У тебя неплохо получается…
- С удовольствием. Слушай:
Эпиграф: Транжирим мы отпущенные годы,
Не ведая где в жизни наш предел.
Чредой идут закаты и восходы,
Оглянешься - а ты уж догорел.
Я у скупого времени в долгу:
Часы, минуты, дни считаю,
Как вор украдкой ночью засыпаю,
Но рассчитаться с ним я не могу
Я у скупого времени в долгу.
Как будто вечность мне была дана,
Я смолоду транжирил дни и годы,
Искал то денег, то любви, а то свободы
И жизнь стремился всю испить до дна,
Как будто вечность мне была дана.
О, сколько времени я растранжирил зря!
Хватаясь то за то, а то за это
В душе своей то возрождал, а то губил поэта,
Срывая пачками листки календаря
О, сколько времени я растранжирил зря.
Бежит, спешит неумолимо время,
А в жизнь мою уже вступила осень
И на висках моих серебрянная проседь,
И все сильней забот ненужных бремя
Бежит, спешит неумолимо время.
Я у скупого времени в долгу:
Настал мой тяжкий час расплаты,
Чтоб возместить ненужные затраты,
Я доживаю век свой на бегу
Я у скупого времени в долгу.
- Классные стихи. И читаешь ты, как настоящий поэт, - радовался и удивлялся способностям Николая Алексей.
- Так, вот. Я тоже решил, что не имею права «транжирить мне отпущенные годы». За два-три года я прочитал столько книг, сколько не прочитал за всю свою предыдущую жизнь. В общем, я вдруг почувствовал себя совершенно другим человеком. Что-то внутри у меня изменилось, и у меня кардинально поменялись взгляды на жизнь. Моя жизнь обрела какой-то значительный смысл. Если раньше, после ранения, я ощущал себя жертвой, то сейчас я пытаюсь быть, если не хозяином своей судьбы (до этого мне еще далеко), то хотя бы борющимся существом. Я поверил в свои силы и стал ценить и уважать себя таким, какой я есть, со всеми достоинствами и недостатками. Так что, не бывает худа без добра, – как бы подытожил Николай свою аргументацию.
– По-твоему выходит, что если бы с тобой не случилась беда, то из тебя ничего путного и не получилось бы?
– А это ещё как посмотреть. Одного беда калечит и физически, и нравственно, а другому, взамен каких-то утрат, даёт новые возможности. Но при этом важно выстоять и эти возможности не упустить. Вот, например Александр Солженицын в своей знаменитой книге «Архипелаг Гулаг» пишет, что он благодарен судьбе за то, что попал в лагеря и при этом сумел выжить. Он считает, что без этих десяти лет лагерной жизни не смог бы осознать, что произошло со страной и с народом. Не смог бы разобраться в себе и не написал бы свои гениальные труды. Ну, в общем, не состоялся бы как писатель.
Я, конечно же, не Солженицын, и мои беды и испытания не идут ни в какое сравнение с тем, что пришлось испытать и пережить ему. Но я уверен, что для многих неординарных людей именно экстремальные ситуации и даже трагедии стали поворотным моментом в выборе жизненного пути. Недаром же говорят, «у каждого своя Голгофа», но каждый её проходит по-своему…
– Так и хочется провозгласить: «Каждому свой Гулаг»! – с сарказмом прервал Николая Алексей и продолжал уже более сдержанно. – А не слишком ли дорогое удовольствие для самих испытуемых, да и для страны, устраивать гулаги и войны, уничтожать и калечить тысячи и даже миллионы людей для того, чтобы появились единицы просветлённых, вроде Солженицина или Шаламова?
– Я немного не о том, зёма. В жизни каждого есть объективные условия и субъективные факторы. Солженицын не виноват в том, что случился Гулаг, и даже в том, что он туда попал. Для него всё это – объективная реальность, изменить которую он был не в состоянии. А вот то, как конкретный человек ведет себя в этих самых объективных условиях, во многом зависит от него. Кто-то становится подлецом и старается выжить за счет других. Кто-то гибнет, как герой, а кто-то по случайности. Кто-то выживает, но найти себя не может. А кто-то и просто становится зверем. Вон, посмотри по милицейским сводкам. Многие криминальные авторитеты и просто бандиты прошли кто Афган, кто Чечню. Война «разбудила» в них зверя, который в той или иной мере заложен в каждом из нас. В боевой обстановке эти качества востребованы. Они помогают выжить и совершать героические поступки. А в мирной жизни, если этого зверя не обуздать, то он представляет опасность для общества.
– И что же делать этим бывшим «героям»? Ну, как укротить этого самого зверя? – заинтересовался Алексей.
– У меня нет какого-то универсального рецепта против этой разбуженной агрессии. Мне и самому тысячу раз хотелось зайти к тому или иному чиновнику в кабинет с автоматом и полным боекомплектом. Ну, как там, на войне. Потому как, я считаю, что со многими из нас поступили не честно. Сначала без нашей на то воли и согласия послали защищать, вроде как, государственные интересы. А когда нас использовали, то мы стали никому не нужны. Ни государству, ни обществу. Вот многие из нас и продолжают воевать, пытаясь присвоить себе то, что, по их мнению, принадлежит им по праву. В масштабах всей страны – это государственная проблема. А на уровне отдельного человека – право выбора во многом зависит от него самого. Энергию зверя можно ведь использовать и в созидательных целях.
– Я уже об этом где-то слышал, – Алексей вспомнил свою встречу с психиатром. Кажется, он тоже говорил нечто подобное. – Вот только не понятно, как волка превратить в овцу?
– В овцу никого превращать не надо. У нас и так большая часть людей ведут себя не как граждане, а как покорные овцы, над которыми измываются волки и шакалы. Речь идет не о добродетели в чистом виде и не о рабской покорности, а об обуздании разрушительной внутренней агрессии. Как бы тебе это лучше объяснить…
– А ты говори, как сам понимаешь. Может я и пойму…
– В психологии есть такое понятие – «сублимация». Насколько я в этом разобрался – это такой механизм психологической защиты, который позволяет переводить энергию одного вида деятельности в другой. Вот, например, тебе очень хочется кому-то набить морду. Но ты понимаешь, что это чревато негативными последствиями. А руки так чешутся, что нет никакой мочи. Так ты идешь и начинаешь колоть дрова или писать стихи, или свой «Архипелаг Гулаг». В общем, делаешь что-то полезное. И скопившаяся негативная энергия тебе только помогает.
– А если мне не хочется колоть дрова, а хочется конкретно кого-то побить? – недоумевал Алексей.
– Вот в том то и проблема, чтобы обуздать зверя и направить его энергию в нужное русло. Я как-то размышлял об апостоле Павле. Ведь он в своё время был одним из самых ярых и неистовых гонителей христианства. Но, как говорится в святом писании, однажды он прозрел, и всю свою неистовую энергию направил на защиту и распространение христианства. Мне кажется, что это и есть один из примеров этой самой сублимации…
Николай говорил так вдохновенно и так убедительно, что Алексей был просто заворожен его словами. В них действительно чувствовалась большая внутренняя энергия. Но тень сомнения время от времени наплывала на светлые образы правильного бытия, которое так самозабвенно вырисовывал Николай. «Если он нашел верный способ в решении всех своих проблем, – думал Алексей, – тогда зачем ему терять драгоценное для него время, сидя в переходах метро? Или я чего-то недопонимаю?»…
– И как только я почувствовал в себе все эти перемены, то в корне изменил и свой образ жизни. Прекратил пьянки, засел за книжки и поступил в институт на заочное отделение, поменял круг своего общения и, самое главное, влюбился в хорошую девушку. Но еще более непостижимым является то, что она отвечает мне взаимностью. И не из жалости, не из за какой-то там жертвенности, а просто потому, что нам хорошо, интересно быть вдвоём. Правда, есть кое-какие проблемы, но… – Николай глубоко вздохнул и, выдохнув, закончил, – думаю, всё будет как надо.
– А что за проблемы? Может, я в чём-то могу помочь? – с готовностью спросил Алексей.
– Не знаю, можешь или не можешь… Не хотелось мне нагружать тебя своими заботами. Вот ты из деликатности, ну чтобы не обидеть меня, не спрашиваешь, почему я, такой правильный, приехал в Москву и сижу целыми днями в переходе метро. А ведь тебе хочется знать об этом. Верно, я говорю?
– Ну, в общем-то, да. Но я предполагал, что ты… ну, как там…
– Ладно, не терзай себя, – перебил Николай смутившегося Алексея. – В Москву я приехал на заработки. Понимаешь, зёма, там у себя, в Тамбове, я и в институт, и в библиотеку, да и просто погулять ходил на костылях. Пообвык, приноровился, вроде бы ничего, как говорится – без комплексов. А вот когда с девушкой стал встречаться, то, сам понимаешь, с костылями как-то не совсем удобно гулять вдвоём. Ни тебе за руку взять, ни тебе обнять, ну и всё такое. Короче, чувствуешь себя ущербным. А ведь при моих травмах на хороших протезах я мог бы ходить как вполне здоровый человек. Ну, разве только с палочкой для страховки. Врачи говорят, что и лицо моё можно привести в ажурный вид, если сделать косметическую операцию. Но всё это стоит денег и немалых. А их-то у меня и нет. И среди моих родственников и друзей нет таких, кто бы мог одолжить на время нужную сумму. У одних нет таких денег, а другие не верят, что я им верну долг. Короче замкнутый круг.
– А через военкомат или через какую-нибудь ветеранскую или, как их там, ну, благотворительную организацию не пробовал решить эту проблему. Сейчас в таких организациях вроде бы недостатка нет.
– Да всё я перепробовал, – в голосе Николая звучали обида и отчаяние. – Все эти ветеранские и прочие организации, которых сейчас наплодилось видимо-невидимо, защищают интересы только тех, кто их создаёт или обеспечивает им «крышу». Там такие «бабки» вертятся, что нам и не снились. Я как-то у офиса одной такой ветеранской организации ошивался – ожидал своей очереди на приём к чиновнику. А в это время к парадной подъехал то ли председатель, то ли зампредседателя этой самой организации. Представляешь, сам на шикарном чёрном «мерсе», а за ним ещё два накрученных «джипа» с охраной. Вот где наши ветеранские и другие денежки вертятся. В этих организациях мне не то чтобы отказывали, – продолжал Николай. – Нет. Там с уважением и почтением меня выслушивали, просили принести им те или иные документы, заводили на меня карточку, видимо для отчетности, а уж потом говорили, что в ближайшие три-четыре года у них нет возможности мне помочь. Короче – лапшу на уши вешали. Правда, небольшие суммы иногда предлагали.
Обращался я и в государственные организации. Там тоже одни отписки да отговорки. Мало того, ты не поверишь, я ежегодно обязан проходить медкомиссию, чтобы подтвердить свою инвалидность, иначе могу остаться без пенсии. У меня просто в голове не укладывается, какой идиот придумал это издевательство?! Или кто-то считает, что мои культяшки могут за год отрасти? – Николай сделал жест руками и ногами, как бы демонстрируя Алексею или членам той самой ненавистной ему комиссии наличие своих увечий. – И я пришел к твердому убеждению, что мы – обездоленные и искалеченные – никому не нужны, тем более государству. Ведь это оно послало нас защищать свою целостность и сохранность, а вернее, интересы тех чиновников, которые развязали эту ненужную нам, простым людям, войну. Для тех, кто хоть немного разбирается в политических вопросах, в конце 1994 года было вполне очевидно, что дудаевский режим в Чечне падет максимум через полгода, а то и быстрее, без посторонней помощи. Но кому-то нужна была эта война. И они добились своих целей: кто получил очередное звание, кто выгодную должность, кто счета в банках, а кто и президентское кресло. И им глубоко наплевать на то, что цена этой авантюры – десятки тысяч убитых и раненых, сотни тысяч обездоленных, лишенных имущества и крова людей. Нас как одноразовых, использовали и выбросили.
Николай явно разволновался. Он налил себе в фужер воды и залпом выпил.
– Ты считаешь, что в Чечне надо было оставить всё, как было до начала боевых действий? – осторожно спросил Алексей. Обычно он старался избегать разговоров о Чечне: слишком болезненной для него была эта тема. Но мнение человека, непосредственно участвовавшего в этой кровавой драме и ставшего одной из её жертв, было для Алексея важным.
– Я не политический деятель и не могу однозначно утверждать, что и как надо было делать. То, что Чечня при Дудаеве превратилась в бандитское логово – это факт, не требующий особых доказательств. Но как вся эта операция началась, как она проводилась и как закончилась – всё это можно назвать одним словом – преступление. Вернее здесь мы имели дело с целой серией различных преступлений, и политических, и уголовных, и нравственных. Привлечь бы тех, кто всё это затеял и всем этим манипулировал, искусственно продлевая войну, как говорится, по всей строгости военного времени. Да вот только виновных у нас в стране, как всегда, найти невозможно.
Чего мы добились в результате этой бессмысленной бойни? Положили столько наших русских ребят, а ещё больше мирных жителей, опять же по большей части русскоязычных, которые проживали в больших городах, оставили в плену у врага более тысячи своих солдат и бесславно капитулировали. А бандиты, как и прежде, продолжают похищать людей и совершать набеги на приграничные сёла. Слышал, несколько дней назад отряды Басаева и Хаттаба вторглись на территорию Дагестана. Это наша капитуляция вскружила им головы. Теперь они так просто не успокоятся.
– Выходит, что в Чечне мы напрасно кровь проливали? И Серёга тоже погиб зря, так что ли? – Алексей задал собеседнику вопросы, которые он тысячу раз задавал себе сам, и ответы на которые постоянно вертелись у него в голове. Он страшился этих ответов и всякий раз отгонял их прочь, но они возникали снова и снова, вызывая в нём самые противоречивые чувства. Вот и сейчас Алексею было важно услышать ответы на терзавшие его вопросы от такого же, как он сам, солдата прошедшей войны.
– Говорить о солдатах, что они погибли зря, конечно же нельзя, – Николай видимо успокоился и говорил ровным голосом. – Они даже фактом своей гибели способствовали тому, что мы по другому стали смотреть на многие наши проблемы. Например, на то, что армия оказалась не подготовленной к ведению современной войны, что нами руководят бездарные политиканы или махровые коррупционеры, думающие не о благе народа и не о солдатских жизнях, а о своём собственном кармане, ну и на многое другое. Вот только жаль, что наше прозрение даётся нам слишком дорогой ценой. А что касается твоего друга Серёги, то его участие в войне оправдано вдвойне и даже более того. Насколько я знаю, он был храбрым и умелым бойцом. Такие как он в каждом бою стоят десяти обычных недостаточно обученных солдат, которых в Чечне оказалось большинство. Вот и посчитай, жизни скольких наших ребят он спас, пока не погиб сам. Да и в последнем бою он поступил как герой.
– Если следовать твоей логике, то можно оправдать любые, даже самые бессмысленные жертвы, которые случались в этой войне, – возразил Алексей. – Я помню, однажды наш полк почти две недели осаждал высоту, на которой закрепились боевики. Каждый день мы несли потери, а когда высота была взята, вдруг откуда-то сверху поступила команда – отойти на исходные позиции. Ты представить не можешь, что творилось в подразделениях. Командиры боялись, что бойцы выйдут из повиновения. Некоторые плакали от обиды и злости. А у одного сержанта, говорят, крыша поехала. Он на этой самой высотке оставил почти всё своё отделение. Так вот, он надел полный боекомплект и стал кричать, что доберется до штаба дивизии и расстреляет засевших там предателей. Его насилу угомонили, а потом, говорят, отправили в психушку. И таких историй я знаю немало. -
Алексей, видимо от волнения, закурил, но закашлялся и тут же затушил сигарету.
– Да, к сожалению, «зёма», большинство из участников этой непонятной войны, с которыми мне приходилось общаться, больше говорят о предательстве и головотяпстве наших полководцев и политиков, чем о победах.
– Ну, это ты уж слишком, – возразил Алексей. – Я могу рассказать немало боевых эпизодов, где наши командиры и бойцы проворачивали такие операции, что их впору записывать в анналы военного искусства.
– Да, да! Я согласен, было немало хорошо проведенных боевых операций, было немало умных и смелых командиров, я уже не говорю о рядовых, – в голосе Николая слышались нотки иронии, раздражения и досады, – но ты говоришь о тактике, а я о стратегии. Понимаешь, в чём разница? – Николай многозначительно посмотрел на Алексея.
– Не совсем…
– Вот, к примеру, возьмём случай с той самой высотой, о которой ты только что говорил. Само взятие высоты – это одна из боевых тактических задач, каких в ходе войны случается немало. А вот, когда кто-то из своих же высокопоставленных командиров или политиков делает всё возможное, чтобы эту высоту войска взять не смогли, а если, вопреки планам, ценой огромных жертв они высоту взяли, то дает команду оставить завоёванные позиции, отступить, другими словами, не дает добить врага – то это уже стратегия. Это уже политика, направленная на затягивание войны или на поражение, а проще говоря – это предательство.
– По-твоему выходит, что и гибель нашей разведгруппы – тоже результат предательства? – задавая этот вопрос, Алексей понизил голос и как-то сник. И на это были свои причины. В госпитале до него доходили слухи о том, что их разведгруппа неспроста оказалась в тот злополучный день на простреливаемой с трёх сторон местности, близ горного хребта и ущелья.
– Я не могу утверждать, «зёма», что твоя разведгруппа попала в засаду в результате предательства, – голос Николая вернул Алексея из воспоминаний в реальность. - Но слишком уж много в этой истории непонятного. Ты же помнишь, что в это время велись какие-то переговоры между федеральной властью и чеченскими боевиками. И все боевые действия на этот период были прекращены. А тут ваше подразделение получает какое-то непонятное задание, о котором, как выяснилось потом, даже в штабе полка толком никто ничего не знал.
23. Забытый визит
Алексей вдруг вспомнил, как однажды в госпитале его навестил невзрачного вида майор, больше походивший на канцелярского работника, чем на кадрового военного. Посетителя привёл в палату сам начальник хирургического отделения, подполковник Зимин.
– А вот и интересующий вас больной. Пожалуйста, присаживайтесь и беседуйте, я распоряжусь, чтобы вам не мешали, – обратился подполковник к гостю, подходя к кровати Алексея.
Майор сел на предложенный врачом стул, раскрыл пухлую тёмно-коричневую папку, достал из внутреннего кармана кителя шариковую ручку, эффектно щёлкнул ею, обнажив пишущую часть стержня, и только тогда обратился к наблюдавшему за всем происходящим Алексею.
– Как чувствуете себя? – спросил майор, видимо, для того чтобы начать разговор, а не потому, что его действительно интересовало самочувствие раненого.
Алексей ответил, что чувствует себя нормально, хотя это было и не так. После утренней перевязки ныла нога, раны на животе зудели, и Алексею очень хотелось сорвать повязки и избавится от неприятных ощущений.
– Тогда я попрошу Вас ответить на мои вопросы, – продолжал майор бесстрастным голосом, одновременно что-то записывая в папке.
В то время, в госпитале, Алексей не придал особого значения этому разговору. Во-первых, слишком свежи были в памяти пережитые события, и переполнявшие его чувства мешали реально оценивать происходящее. Во-вторых, и до, и после визита странного майора, Алексея навещали то официальные военные, то корреспонденты, а то и просто любопытствующие, чтобы уточнить события того боя. Но сейчас Алексей вдруг вспомнил, что этот майор не интересовался деталями боя. Он задавал вопросы, затрагивающие узкую, но ключевую область происшедшего: из какой инстанции исходил приказ о выдвижении разведгруппы? Кто непосредственно определял маршрут движения? Какие конкретные боевые задачи ставились перед десантниками? Почему группа двигалась без прикрытия?
На все эти вопросы Алексей не знал конкретных ответов; да и задавались они вроде как не по адресу. Подробности задания могли знать лишь командир разведгруппы, старший лейтенант Смагин, и, возможно, его заместитель, лейтенант Горелов, которые в ходе боя погибли. А сам он хоть и сержант по званию, но всего лишь простой боец, который, к тому же, привык доверять своим непосредственным командирам. Но в ходе беседы, возможно благодаря наводящим вопросам майора, Алексей стал припоминать, что в тот день, для получения задания, командира разведчиков вызвали не как обычно – в штаб полка, а почему-то – в штаб дивизии. Следовательно, приказ о боевом задании мог исходить непосредственно оттуда. Еще он вспомнил, что, вернувшись из штаба, старший лейтенант был сильно раздражен. Он матерился, называл кого-то «штабной крысой» и другими нелестными словами. А на дружеский вопрос своего приятеля, капитана Колесникова, «отчего Фантома-с разбушевался?», в сердцах ответил:
– Вместо того чтобы дать передохнуть ребятам после недавних боев, привести себя в порядок, доукомплектовать подразделение, пока вроде как перемирие объявлено, так нет же – посылают неизвестно куда и неизвестно зачем! Как будто для этих целей техники нет…
Всё это Алексей рассказал майору, который, не переставая энергично работать шариковой ручкой, и неоднократно перебивая Алексея, уточнял какие-то подробности рассказа, просил что-то пересказать во второй и даже в третий раз.
Закончив беседу, майор попросил Алексея дважды расписаться в каких-то бумагах и, пожелав ему скорейшего выздоровления, вышел из палаты.
24. Другая засада
– Насколько я помню, – продолжал Николай, – подобное задание тогда же получила и другая разведгруппа, капитана Горячева. Да ты, наверное, «зёма», этих ребят знал лучше, чем я. А про этого капитана там, на передовой, настоящие легенды рассказывали.
– Как же не знать. Мы с этими ребятами и хлеб, и воду поровну делили, и чеченские пули тоже. И капитана Горячева случалось видеть в настоящем деле. Он для нашего старлея и другом, и наставником был. А для своих ребят – ну как отец родной. Десантники его просто боготворили и во всём ему стремились подражать. А вот начальству он был, что кость в горле, потому как жил по совести и говорил что думал. По этой причине, говорят, и ходил он капитаном, в то время как его сверстники полковничьи мундиры примеряли.
– Так вот, получил капитан Горячев это самое боевое задание, ну и движется со своими бойцами по указанному маршруту. А впереди им боевики уже приготовили засаду, подобную той, в которую попала ваша разведгруппа. И так эти шакалы умело замаскировались, что шедшие впереди группы дозорные ничего не заметили. Но недаром говорили, что этот самый капитан в рубашке родился. Рассказывали, что его не раз посылали, казалось бы, на верную смерть, а он вопреки всему, возвращался живым и невредимым. И среди бойцов у него всегда потери были минимальными. Да и на этот раз его от гибели спасла чистая случайность.
Короче, когда разведгруппа уже стала «заползать» в приготовленный для неё капкан, по рации пошли сигналы связи. Радист пролетавшего мимо вертолета сообщал разведчикам, что, мол, впереди засада. А те никак понять не могут в чём дело, может рации у вертолёта и у разведчиков работали на разных частотах, может помехи мешали капитану и радисту вертолёта понять друг друга, только разведчики, хоть и сбавили темп, но движение вперед к своей гибели не прекратили. Тогда командир вертолёта взял инициативу в свои руки: развернулся и прошелся огнем по всем чеченским позициям, хотя полномочий на это не имел – ведь перемирие было. Ну, те, ясное дело, и засветились. А капитан успел вывести свою группу из-под огня. Только несколько бойцов получили лёгкие ранения.
Но самое непонятное, зёма, началось потом, – разволновался увлеченный своим рассказом Николай. – Десантники отступили и заняли выгодные для обороны позиции. Капитан по рации связался со штабом дивизии, ну с теми, кто его на задание послал, и докладывает, так, мол, и так, напоролись на хорошо подготовленную засаду, имеются раненые, ждём дальнейших указаний. А из штаба в ответ приказ - продолжить выполнение задания, противника в случае оказания им противодействия – уничтожить. Капитан понимал, что идти на укреплённые позиции боевиков – верная гибель, и радирует снова, что своими силами укрепление боевиков взять не можем, необходима бронетехника и авиация. А в ответ из штаба опять гнут своё: проведите разведку боем, «завяжите» боевиков на себя, подкрепление высылаем.
Но капитан уже что-то понял и в бой ввязываться не стал. Конечно же, никакой подмоги никто не прислал. Подождали-подождали десантники помощи, да и вернулись назад, – вздохнул Николай, как будто сам был в той передряге. Потом подался вперед, поднимая руку вверх, как факир, который приглашает своих зрителей быть внимательнее в кульминационный момент фокуса, и продолжил:
– Но если ты, «зёма», думаешь, что на этом и сказочке конец, то глубоко ошибаешься. По факту получалось, что капитан Горячев вроде как нарушил приказ и вернулся на базу, не выполнив задания. Стали его таскать по инстанциям, ну и всё такое. Говорят, и на вертолётчика того, который спас разведгруппу от верной гибели, тоже стали бочку катить: почему нарушил перемирие – открыл огонь по боевикам? Но тут, видимо, о гибели вашей разведгруппы стало известно где-то на самом верху. Кому-то вся эта дребедень показалась странной, и на передовую нагрянула комиссия. Дело с капитаном и с командиром вертолёта сразу замяли. А выводы комиссии – засекретили.
Вот и думай, «зёма», чего в этой истории больше: головотяпства или предательства. Я, например, склоняюсь к последнему, – подытожил свой рассказ Николай.
Алексей сидел с каменным лицом и невидящими глазами смотрел на собеседника. Мысленно он был там, в Чечне, на фонтанировавшей от разрывов мин и гранат и прошиваемой вдоль и поперек пулеметными очередями равнинной местности, над которой полукругом возвышались горные склоны. Рассказ Николая воскресил в его памяти некоторые детали того рокового дня. Он вспомнил, что когда истекавший кровью старший лейтенант Смагин связался по рации со штабом дивизии и сообщил о том, что разведгруппа попала в засаду, и что положение у них критическое, то из штаба последовал приказ – занять оборону и ждать подкрепление. Тогда такое решение штаба показалось Алексею вполне естественным. В сложившейся ситуации разведчики и не имели возможности поступить иначе – все пути к отходу были отрезаны боевиками. Но в штабе дивизии этих обстоятельств не знали. И, тем не менее, те, кто руководил операцией из штаба, не предложили командиру разведгруппы никаких других вариантов выхода из критической ситуации, кроме как вступить в бой. Этот приказ по сути своей был аналогичен приказу, полученному из того же штаба и в тот же день капитаном Горячевым. И суть этих приказов-близнецов заключалась в том, что обе разведгруппы должны были ввязаться в бой с боевиками, которые заранее выбрали и укрепили весьма выгодные для себя позиции.
«Но ведь наша разведгруппа, хоть и с опозданием, но получила подмогу, – продолжал размышлять Алексей. – Нет, подмога пришла не из дивизии»… Память Алексея, подобно магниту, вытягивающему из груды разнородного хлама крупицы металла, пыталась из скопившихся в его голове разнообразных сведений выбирать конкретные факты, откуда и когда на выручку к их разведгруппе пришла помощь. В результате анализа отобранной информации получалось, что помощь попавшей в засаду разведгруппе старшего лейтенанта Смагина пришла совершенно случайно. А все запросы разведчиков оказались тщетными. «Как не крути, а это, очевидно, предательство», – сделал вывод Алексей…
– Ну что, озадачил я тебя своим рассказом, – вернул Алексея в сегодняшний день голос Николая. – Таких историй, зёма, к сожалению, я знаю немало, хотя самому и не приходилось в них участвовать. Но я не об этом хотел сказать. Понимаешь, дело в том, что если бы у нас было нормальное общество, то оно попросту не допустило бы этой войны. Ну, а если бы она всё же и началась, то за каждый политический или военный просчет, за каждую неудачу или злой умысел, за каждую напрасную жертву общество спросило бы с кого положено. Но мы, к сожалению, пока ещё не граждане, а подданные, привыкшие к безропотному подчинению. Поэтому, за свое прозрение и за то, чтобы изобличить некомпетентность, мошенничество и предательство тех, кто нами командует, мы вынуждены платить своими жизнями. И так будет до тех пор, пока мы не станем гражданами и не научимся бороться за свои права и интересы. Впрочем, это, видимо, случится нескоро…
25. «В мире животных»
– Ну, ты даёшь! Цицерон, да и только, – невольно восхитился Алексей тем, как Николай объясняет сложные политические проблемы. – Тебе в Госдуме выступать, а не… – Алексей запнулся. Он чуть не сказал, «а не сидеть в переходе метро», но вовремя спохватился. – Ну, в общем, молодец! Чувствуется, что политически ты подкован на все сто.
– Да, да, – с иронией подхватил Николай, – в Думе оно, конечно, лучше, чем в переходе, да вот только не с нашим рылом в калачный ряд.
Слушай, «зёма», ну её эту политику к чертям собачьим. Разговор у нас пошел не в ту степь. Я же тебе хотел рассказать о том, как я в Москве оказался.
– Хорошо, – согласился Алексей, – только давай горяченького сварганим. У меня, правда, кроме пельменей нет ничего.
– Ну что ж, от пельменей не откажусь. Меня в последнее время разносолами не баловали…
Алексей вышел на кухню, чтобы согреть воду для пельменей.
– Так вот, задумался я тогда, как деньги раздобыть на эти самые протезы, – возобновил Николай изложение своей истории, когда Алексей вернулся с кухни и сел в своё кресло. – Куда бы я ни обращался – везде облом. А найти такую работу, чтобы заработать эти деньги самому, тоже не получалось. К тому времени я учился уже на втором курсе истфака. Пристроился в школу учителем истории. Взяли меня только потому, что учителей не хватало. Там, кстати, я и познакомился со своей Танюшей. Но в школе сам знаешь, какие заработки.
Однажды встретил знакомого по школе, в которой я еще сам учился. Он года на два старше меня, но друг друга мы знали не плохо. В общем, довольно скользкий тип, и во всём его обличии есть что-то лисье. А встретились мы с ним, как я уже после понял, совсем даже не случайно.
Этот самый знакомый, Дмитрий, мне и говорит: «Я слышал, тебе деньги нужны. Есть дельное предложение. Только ты сразу не отказывайся. Подумай хорошенько, а потом уже решай». Спрашиваю, что за предложение. Ну, он мне вкратце и изложил что к чему. Мол, в Москве есть одна фирма, которая принимает на работу таких как ты. Одежду, еду, жилье фирма предоставляет, а твоё дело – сидеть в коляске и денежки считать. Я, конечно, сразу понял, что за фирма, потому как уже был наслышан об этом бизнесе. Обиделся, возмутился. «Я ж, – говорю, – детей учу, воспитываю…», ну и всё такое. Даже хотел за грудки этого Диму схватить, да он увернулся. И, хитрая шельма, отодвинулся от меня и так спокойно, как ни в чём не бывало, снова свое: «Да ты не кипятись. Не хочешь – неволить тебя никто не собирается. Но только имей в виду: там ты в месяц тысяч десять-пятнадцать, в рублях, конечно, будешь иметь. Два месяца поработаешь и все свои проблемы решишь. А тут до гробовой доски будешь скакать на своих скрипучих палках. Ты думай, а я позвоню тебе через пару дней». Сказал и так быстренько слинял, что я и опомниться не успел.
Да, задал он мне задачу. Чего только я не передумал за эти два дня. Уговаривал себя: «Я ж ведь не грабить, не воровать еду, а вроде бы всё на, так сказать, законных основаниях. И с моральной точки зрения тоже, как бы, всё в ажуре». Хотя… я понимаю, что здесь не всё однозначно. Но мне так хотелось почувствовать себя снова нормальным человеком, которого не жалеют окружающие, не сочувствуют, не уступают место в транспорте, ну и всё такое. Ведь инвалид страдает не столько из-за своего увечья, сколько из-за неправильного отношения окружающих к его персоне. Я раньше как-то особо не комплексовал по этому поводу, а тут эта возможность заработать деньги и решить свои проблемы мне всю душу вывернула наизнанку. Я просто закрывал глаза и представлял, как мы с моей Танюшкой идем, держась за руки, и никакие костыли не мешают мне её обнять…
После этих слов Николай запнулся. На скулах заиграли желваки, а рубцы от ранений слегка побелели. Он взял со стола бутылку с водой и неловко, проливая на скатерть, налил себе фужер и залпом выпил.
Алексей видел, как непросто даётся гостю рассказ о своих проблемах и, желая сделать паузу, суетливо заговорил:
- Послушай, у меня на кухне вода, наверное, уже выкипела. Побегу брошу пельмени вариться. Я мигом.
Когда Алексей вернулся, Николай уже подавил в себе нахлынувшие на него переживания и продолжал:
- Короче, когда Дима мне позвонил, то я согласился. Только попросил подождать, пока у меня занятия в школе закончатся, чтобы работу не потерять. Всем своим, Танюшке тоже, сказал, что еду в Москву в госпиталь на обследование и лечение. Вот так я и оказался в этом самом переходе. Поначалу чувствовал себя прескверно. Бывало, надвину беретку на глаза и делаю вид, что сплю, так целый день и просиживал. А потом пообвык, даже интерес какой-то появился. Сижу, наблюдаю за прохожими. Ты знаешь, зёма, прелюбопытное это дело – наблюдать за поведением людей. Как будто по телеку сериал смотришь «В мире животных». Чувствуешь себя исследователем и даже психологом. Хотя понимаешь, что и сам ты – объект внимания тысячи глаз, и у каждого проходящего насчет тебя своё мнение и далеко не всегда положительное.
– А навар-то хоть есть? Ну, в смысле денег? – спросил Алексей.
– Деньги-то капают. Грех жаловаться. Да только у меня их тут же забирают. А вернут или нет мне мою долю – это еще вопрос. Но это уже другая история. Не хочу тебя нагружать. – Николай отмахнулся, как бы давая понять, что основной рассказ окончен, и желая сменить тему разговора, нарочито бодро обратился к Алексею:
- Да, кстати. Ты вроде бы пельменями хотел меня угостить? Так давай, не жмись. А то и вправду жрать захотелось.
- Ах да, - спохватился Алексей, - они, наверное, уже сварились. Ты пока наливай, а я сейчас подам...
Когда Николай доел свою порцию пельменей, Алексей вернулся к прерванному разговору:
– Ты всё же расскажи мне, что у тебя за проблемы с деньгами? Да и вообще, где ты живешь и что это за фирма такая?
– Ну, ежели желаешь – слушай, – Николай отодвинулся от стола и по удобнее расположился в кресле. – Если бы сам не попал в эту круговерть, не поверил бы, что под носом честного народа возможна такая свистопляска… Заправляют этой, так сказать, фирмой цыгане. Говорят, что сами они из Молдовы, и здесь у них ни прописки, ни вида на жительство нет. Но они на всё это чихать хотели. Видимо, у них всё схвачено. За главного в этой шайке цыган Кеша. Но это, наверное, не имя, а кликуха такая, из-за внешности: башка с всклоченной шевелюрой, глаза навыкате и нос с горбинкой – вылитый Кеша-попугай из мультика. Так вот, эти цыгане снимают трёхкомнатную квартиру и, вероятно, не одну, так как сами они живут в другом месте. В помощниках у них два водителя и человек шесть охранников из местных. «Крышу» им обеспечивает милиция. Нас работников, а вернее сказать рабов, в этой квартире человек тринадцать-пятнадцать – одни выбывают, другие прибывают. В основном калеки без рук, без ног, как правило, все иногородние. Их легче использовать для своей выгоды. Во-первых, город для них чужой, а во-вторых, ни родных, ни друзей нет и заступиться некому. Ну, а в-третьих, при «устройстве на работу» эти дельцы забирают все документы, вроде как для регистрации, а на самом деле для того, чтобы держать человека в зависимости.
Вначале я, как положено, договорился с работодателями о моей доле денег, что наварю за два месяца. Сошлись на таких условиях: одна треть «заработка» пойдет на моё содержание и обслуживание, другая – в доход фирмы, ну а оставшиеся – мои личные. Вечером, когда мы сдаём выручку, Кеша пересчитывает деньги и всегда старается сжульничать, то есть занижает сумму, собранную каждым. Со мной этот номер у него не проходил. Я заранее всё подсчитывал и, если он мухлевал, то требовал пересчёта. Ух, как это его бесило! Когда отработал два месяца, и моя доля достигла более двадцати тысяч, хотел получить расчёт и уехать. Но тут он стал водить меня за нос. Уверял, что я ещё не отработал положенного срока, и что на моё место он ещё не подобрал человека, ну и разную другую ахинею. А когда я стал настаивать, то он мне заявил в открытую, что, если я не отработаю ещё пару недель, то не получу ничего. Вот я и думаю: отдаст этот упырь мне мои денежки или нет. Я уже сверх положенных двух месяцев отработал ещё неделю, но чувствую, что этот кошмар может продолжаться до бесконечности. А тут ещё мои домашние, особенно Танюшка, не на шутку разволновались, адрес госпиталя, в котором я якобы лежу, требуют. Я им дал адрес ближайшего от моей ночлежки почтового отделения, чтобы могли писать «до востребования». Так они меня завалили письмами. Думают, что я серьёзно болен, поэтому меня так долго не выписывают. Знали бы, какая у меня болезнь, – со вздохом закончил Николай описание своей столичной жизни.
- Выходит, что у тебя нет никаких возможностей потребовать свою долю?
- Выходит, что нет. Захотят – отдадут, а могут и кинуть.
– А если пригрозить, что обратишься в милицию?
– Эх, зёма, наивный ты человек, – в голосе Николая слышалось разочарование и снисходительность по поводу недостаточной осведомленности собеседника. – Милиция сама пасёт этот притон. Ну, конечно же, не вся, но те, кто непосредственно курирует это дело – кровно заинтересованы в таких людях как Кеша… Ладно, я тебе ещё один случай расскажу, так сказать – для ликбеза.
В нашем притоне, кроме калек, есть ещё и вполне нормальные, но дети. Их цыгане отлавливают на вокзалах или «арендуют» у спившихся родителей. Так вот, есть там одна девочка лет семи-восьми, Машенькой зовут. Симпатулька, ну что твой божий ангелочек, но запуганная, затравленная до предела. Привезут её вечером на ночлег, так она забьётся в угол и сидит там, как волчонок, на всех глазами зыркает, словно ждет очередного наказания. А в глазах – страх и тьма кромешная. За все время я ни разу не видел, чтобы она улыбалась.
Знающие мне рассказали, что отца у нее отродясь не было, а мать – конченная алкоголичка. Квартиру в Москве, где они с Машей проживали, продала, а деньги пропила. Сама теперь бомжует, а дочку сюда пристроила. Периодически приходит к Кеше за подачкой. Тот даст ей денег на пропой – она и рада радёхонька. А что там с дочкой делается – ей по барабану. Денег девчонке, конечно, не дают, еда и ночлег – весь ее заработок.
Но этим скотам такой халявы мало показалось. Стал Кеша принуждать девочку проституцией хлеб отрабатывать. Машенька сбежала. И что же ты думаешь? Чтобы найти беглянку, Кеша обратился ни куда-нибудь, а в милицию. Отыскали быстро, на каком-то вокзале. Сообщили цыганам. Те поехали, забрали и вернули Машку в «дом родной». Кеша долго брызгал слюной, сначала просто орал, что из-за этой дряни, для которой он чуть ли не отец родной, ему пришлось отвалить ментам кругленькую сумму. А потом достал плётку и начал стегать девочку по спине. А она даже не кричала. Просто присела и закрыла лицо ладошками. Видимо настолько привыкла к постоянным побоям и другим издевательствам, что у неё уже выработался своего рода защитный рефлекс – не реагировать на насилие. Может потому, что она уже родилась в аду…, а такие, как я, попали туда потом.
От такого зрелища я и забыл, что на ногах стоять толком не могу, хотел заступиться. «Прекрати, - говорю, - издеваться над ребёнком». Но только я поднялся с кровати, на которой сидел, как ко мне подскочил амбал, сбил с ног и давай пинать. Отвёл душу и отошел в сторону, как ни в чём не бывало. А Кеша подошел и сказал: «Ещё раз возникнешь – окажешься на улице в одних подштанниках».
- Вот такие, зёма, дела, - подытожил свой рассказ Николай. - А ты говоришь милиция…. Нет, у нас другая система. У нас всё по Некрасову, как в поэме «Кому на Руси жить хорошо?»: «Кулак моя полиция, удар искросыпительный, удар скуловорот… Кого хочу – помилую, кого хочу - казню».
Алексей был потрясён услышанным. История этой маленькой девочки, теперь, когда он сам стал отцом, задела особенно болезненно. Нет, конечно же, и раньше до него доходила информация о такого рода бизнесе. Он даже читал про это в газете, кажется в «Московском комсомольце». Но одно дело получать информацию из вторых рук, и совсем другое – узнать в подробностях о беззастенчивой эксплуатации и издевательствах над самими обездоленными людьми от человека, который сам стал источником наживы для заезжих и местных подонков. А о милиции уже и думать не хотелось. Прилив негодования, необузданной ненависти и жажда справедливого возмездия захватили его. Эти чувства были хорошо знакомы Алексею. Они не раз властвовали над его волей и разумом, когда он воевал в Чечне, но особенно часто – после гибели Серёжи. В последние два – три года он старался избавиться от этих чувств, понимая их деструктивность, и ему это почти удалось. Но Николай своим рассказом разбередил старые душевные раны, и психика из глубины подсознания услужливо воспроизвела всю эту гамму негативных эмоций. Алексей почувствовал лёгкое головокружение, как наркоман или алкоголик, получивший после долгого воздержания дозу пагубного, но желанного зелья.
«Стоп, – мысленно приказал себе Алексей. – Возьми себя в руки… Эмоции эмоциями, а дела делами. Надо подумать, как помочь Николаю».
– Знаешь, Коля, я сейчас позвоню одному своему хорошему приятелю. Он работает в частной охранной фирме и даже занимает там какую-то командную должность. Надеюсь, с его помощью мы сможем решить твою проблему.
– А может не надо тебе впутываться. Сам вляпался в это дерьмо – сам и буду из него выбираться, – неуверенно возразил Николай. – У тебя сегодня праздник, а я загрузил тебя по самые уши. Но ты уж извини – сам напросился…
– Ладно, хватит извиняться. Если мы друг другу не будем помогать, то нам с нашей «правовой системой» никто не поможет. Да и с этим зверьём надо разбираться их же методами. По-другому они всё равно не понимают.
Алексей решительно встал, подошел к телефону и набрал номер.
– Стас? Привет, старина. Алексей беспокоит…
Закончив разговор, Алексей вернулся в комнату и, потирая руки и улыбаясь, сообщил:
– Ну, Коля, можно сказать, что нам повезло. Стас оказался дома. Обещал заскочить к нам на пару минут перед работой. Ну, что, давай махнем еще по одной в ожидании Стаса? А то мы совсем забыли, для чего здесь сидим…
26. Стас
Не прошло и десяти минут, как в прихожей мелодично с переливами зазвенел звонок. Алексей пошел открывать входную дверь.
– Привет, Стас. Рад тебя видеть, – широко распахнув дверь, Алексей пригласил друга войти.
– И я тоже рад видеть тебя в полном здравии… Что случилось, что за спешка?
– Давай, проходи в комнату, познакомлю тебя со своим боевым товарищем и все объясню.
Николаю показалось, что в комнату не вошел, а протиснулся бочком через дверь здоровенный детина. Под два метра ростом, широкоплечий, с бычьей шеей, да еще в камуфляжной форме, которая делала его еще внушительнее, он почти заслонил собой далеко не хилого Алексея.
– Ну вот, знакомься, мой однополчанин Николай, – сказал Алексей, выходя из-за спины друга.
– Стас Правдин, – представился Стас, крепко пожал Николаю руку и, усаживаясь в предложенное Алексеем кресло.
Алексей стал хлопотал у стола, расставляя чистую посуду.
– Лёх, не суетись, времени у меня в обрез. Давай перейдем сразу к делу. Что случилось?
– До чего же ты скучный человек, Стас, – с дружеской иронией заметил Алексей, усаживаясь на подставленный к столику стул. – Между прочим, у меня сегодня сын родился. Как ты думаешь, это дело или нет?
– Да ну?! Здорово! Поздравляю! Сын – это здорово! Леха, ты молодец, не подкачал, – Стас вскочил и радостно начал трясти другу руку, останавливаясь на секунду, чтобы произнести очередную короткую фразу поздравления.
– Да успокойся ты, руку оторвешь, силища-то немереная, – счастливо улыбаясь, пытался освободиться Алексей. – А по дороге из роддома, совершенно случайно, вот – однополчанина встретил. Лет пять, наверное, не виделись. А ты про какие-то дела… Пить будешь за здоровье сына моего или как?
– За сына, конечно же, грех не выпить. Давай, наливай себе и Николаю водочки, а я налью себе водички. За сына, конечно, же, надо выпить. Традиции надо соблюдать, – одобрил предложение Стас и налил себе полный стакан воды. Алексей не стал оспаривать действия друга, он знал, что Стас на дух не переносит алкоголя и за любое событие, отмечаемое застольем, пьет только воду.
– А дело к тебе действительно имеется…, – Алексей вкратце обрисовал ситуацию, в которой оказался Николай.
– Да-а-а… лоханулся ты, землячёк, – протянул Стас. – Максимум на что можешь рассчитывать, так это на билеты до дома, а то и этого не получишь. Поверь мне, я всю эту мафиозную структуру, пасущую нищих знаю. Ведь я как-никак, а бывший мент, хотя и работал в другой системе.
Алексею Стас в свое время подробно рассказывал о том, как работал в милиции и почему уволился…
Сразу после окончания училища МВД, получив звание лейтенанта, Стас был включен в оперативную группу, которая «охотилась» за бандой Вахи Большого. Бандиты «крышевали» несколько торговых точек, грабили валютные обменники и магазины, нападали на инкассаторов, были хорошо вооружены, действовала дерзко, жестоко и почти открыто. Больше года оперативники шли по их следам, но всякий раз тщательно подготовленная операция по ликвидации банды заканчивалась неудачей. В самый последний момент главарю со своими подельниками удавалось уйти.
Год охоты за неуловимой бандой закончился для Стаса повышением в звании и назначением командиром оперативно-розыскной группы. За это время в случайных стычках с бандитами один оперативник был убит, и два получили ранения. Ликвидация банды Вахи Большого стала делом чести всей оперативной группы.
Анализ неудачно проведенных операций указывал, что у Вахи есть осведомитель. «И, скорее всего, из ментов», – сделал вывод Стас. Следующую операцию по захвату налетчиков он решил провести, не докладывая начальству. Стас рисковал многим, но, как говорится, кто не рискует, тот не служит в органах. Приложив немало усилий, оперативникам удалось установить место и время очередного налёта банды и тщательно продумать засаду. «Патронов не жалеть, с бандитами не церемониться, главаря, желательно, взять живым. Самим на рожон не лезть», – напутствовал Стас своих бойцов накануне операции.
Бандиты, уверенные в своей безнаказанности, как всегда действовали нагло и весьма неосмотрительно. Когда банда оказалась в заранее приготовленном «капкане», Стас предложил налетчикам бросить оружие и сдаться. Но они открыли беспорядочную стрельбу из пистолетов, легко ранив одного из оперативников. В перестрелке два бандита были убиты, двое других получили серьёзные ранения. Главарь банды – здоровенный смуглый детина кавказской внешности - бросил пистолет и поднял руки. Но, когда оперативники подошли к нему, чтобы надеть наручники, он внезапно толкнул одного оперативника на другого и попытался убежать. Стас, уже наученный горьким опытом оперативной работы, ожидал такого развития события. Он вовремя поставил подножку убегающему бандиту. Тот споткнулся и упал. Но тут же вскочил уже с ножом в руке. Стас с трудом увернулся от рокового удара ножом и заученным приемом заломил бандиту руку. При этом, видимо в пылу сражения, он не рассчитал силу своего приема. Рука бандита хрустнула. Ваха вскрикнул от боли и присел на корточки. В ходе медосмотра бандита, медики констатировали вывих и перелом правой руки.
Успех группы Правдина наделал много шума в районном управлении МВД. Большинство коллег искренне радовались и поздравляли Стаса, некоторые завидовали успеху молодого и «зелёного» (по их мнению) оперативника и были достаточно сдержанными. Стас предполагал, что без вызова «на ковер» не обойдется, и не ошибся. Не успел он насладиться лаврами победы, как был вызван в кабинет замначальника управления, подполковника Козина. Подполковник был сильно раздражен и не пытался этого скрывать. Он в резких выражениях отчитал Стаса за то, что тот не оповестил руководство о готовящемся захвате и без должных оснований рисковал жизнью оперативников. Кроме того, Козин обвинил Стаса в том, что при задержании были убиты два человека, вина которых еще не доказана. Были и другие, как аргументированные, так и весьма нелепые обвинения. Строгого взыскания, однако, не последовало, поскольку и в докладной, и в устном отчете командиром отряда было разъяснено, что проведенная операция заранее не готовилась, а группа Правдина оказалась на месте задержания бандитов случайно. Аналогичной версии, по указанию Стаса, придерживались и все остальные оперативники, участвовавшие в разгроме банды.
Но на этом злоключения Стаса не закончились. Как старший по расследованию уголовного дела, он обладал полномочиями определять меру пресечения задержанных бандитов. Именно эти полномочия и стали причиной дальнейших неприятностей. Сначала Стасу через посредников предложили сто тысяч долларов за то, что тот согласится освободить Ваху под подписку о невыезде. Стас отказался. Тогда ему стали угрожать, но и это не помогло. Потом подполковник Козин, ссылаясь на то, что на него «давят сверху», просил, «по-хорошему», отпустить бандита «под подписку о невыезде». Стас прекрасно понимал, что против него работает целая система, но совесть не позволяла отпустить на свободу преступника, на счету которого десятки загубленных жизней, в том числе и жизни его товарищей.
Однажды, придя на работу, Стас узнал, что на него заведено уголовное дело. Его обвиняли в превышении полномочий при задержании преступника. Основанием для возбуждения дела явилось заявление Вахи о том, что его обезоруженного и не оказывавшего никакого сопротивления, жестоко избили и покалечили блюстители закона, что подтверждалось приложенным к делу медицинским заключением. В этот же день Стаса отстранили от ведения следствия. Дело было передано другому следователю. Вскоре Ваха был отпущен под подписку о невыезде и скрылся. Почти в это же время из больницы сбежали находившиеся там на лечении с ранениями два других бандита. Банда, на поимку которой было потрачено столько сил, средств и времени, и заплачено человеческими жизнями, вновь оказалась на свободе. С таким трудом по крупицам собранное уголовное дело стараниями нового следователя было развалено за несколько дней.
Заведенное на Стаса уголовное дело вскоре также было прекращено. Но сам он уже не мог работать в системе, где все покупается и продаётся. Где героизм и доблесть одних нейтрализуется продажностью и подлостью других…
– Стас, не хочется тебя нагружать, но ты и сам видишь, что Николай попал впросак. Если мы ему не поможем, то больше некому. Да и этих подонков – цыгана и его прихвостней надо бы как-то наказать, – Алексей выжидательно глядел на Стаса.
– Да…, дело не простое. Если этих тварей крышует милиция, а это, очевидно так, то мы можем нарваться на крупные неприятности. Здесь нужна серьёзная подготовка, чтобы, так сказать, провести операцию быстро и без последствий. Ты хоть адрес этого притона знаешь? – обратился Стас к Николаю.
– А как же. Я ведь уже два месяца там обитаю. Меня иногда и погулять отпускали, так что я и окрестности изучил, – оживился Николай.
– Давай, диктуй адрес. Я с ребятами днем туда загляну, и сделаю, как говорят военные, рекогносцировку на местности.
Записывая адрес и варианты подъездных маршрутов, Стас уточнил:
– Так ты говоришь, что цыган-Кеша приходит «снимать кассу» в восемь вечера?
– Да, почти точно в восемь. Плюс-минус пять минут.
– Хорошо. Я вам ещё позвоню в течение дня. Но, на всякий случай, к семи будьте готовы. А впрочем, ты, Лёха, нам и не нужен. Думаю, справимся своими силами. Да и праздник у тебя сегодня. А вот без Николая нам нельзя никак. Нам могут просто не открыть двери, - пояснил Стас.
- Спасибо тебе Стас, - с оптимизмом в голосе заговорил Алексей. – А вот, насчет моего участия в этой «операции» - я тебя очень прошу взять меня тоже. Ну, подумай сам: как я буду себя чувствовать, когда вы уедете без меня? Да и не забывай, что я мастер спорта по рукопашному бою.
– Ладно, если есть желание, то я не против. Впрочем, до вечера ещё далеко. Ну, а теперь я должен идти – время поджимает.
Проводив Стаса, Алексей с оптимистическим настроением вернулся в комнату к Николаю.
- Я ж тебе говорил, что Стас может нам помочь. Давай по этому поводу махнем, как говориться, «за успех безнадежного дела».
- Нет, за успех выпьем, когда дело выгорит. А вот за твою жену… Кажется ее Наташей звать...? Так вот за нее давай выпьем. Она ж тебе сына родила.
27. Наташа
С Наташей Алексей познакомился в Крыму, куда он поехал отдыхать после настоятельных уговоров мамы и других домочадцев. Остановился Алексей у маминых дальних родственников или знакомых в поселке Марат, который находился недалеко от морского побережья.
Он без труда нашел нужный ему дом и постучался в деревянную зелёного цвета калитку. На его стук вышла худощавая, шустрая женщина лет пятидесяти. Алексей назвал себя и сказал от кого и по какому поводу он прибыл. Женщина встретила его радушно, как долгожданного гостя. Это была та самая тётя Надя (Надежда Петровна), о которой рассказывала ему мама. Она провела гостя в дом, усадила за стол и предложила поесть. Но есть Алексею не хотелось, и тогда они стали пить чай. Тетя Надя расспрашивала Алексея о маме и других родственниках, о московских ценах на продукты и о разных других житейских делах.
После чая хозяйка вывела гостя во двор и показала на стоящую на возвышенности у забора бытовку, видимо снятую с автомобиля. Бытовка примостилась под большим разлапистым деревом, которое своими ветвями навалилось на крышу бытовки, и обхватила её по сторонам. Алексею вдруг показалось, что бытовка не стоит на склоне двора, а висит на ветвях дерева как на цепях. Он сравнил её со сказочным сундуком, висящем на дубе. «А внутри сундука, - продолжал воображать Алексей, - одна в другой находится разная живность, а в самом центре – яйцо с иглой, на острие которого хранится бессмертие сказочного злодея Кощея»…
- Вот, Алёша, твои хоромы. Специально для тебя берегу, не заселяю. Хотя клиенты и просились...
Открыв ключом дверной замок, тётя Надя распахнула массивную, оббитую железом дверь бытовки:
- Заходи, Алёша, принимай апартаменты.
Внутри бытовка была обклеена свежими светло голубыми в мелкий розовый горошек обоями. Широкая кровать была застелена цветастым шерстяным одеялом. Рядом с кроватью стояла тумбочка, а на ней - ваза с цветами. В бытовке также находились: небольшой столик, два стула и платяной шкаф.
- Ну, что, нравится? - явно довольная предлагаемым сервисом, спросила хозяйка.
- Да, всё замечательно, - Алексею действительно всё нравилось.
- Я бы могла тебя поселить и в доме, но там и мы с мужем, и женщина с ребёнком угол снимает. А тут ты полный хозяин. Хочешь, отдыхай, хочешь, гуляй. А если пожелаешь, кого в гости позвать, то и это не возбраняется. Туалет, ванна в доме. Пользуйся, не стесняйся. Впрочем, и во дворе есть умывальник, а через дорогу имеется и общественный туалет. Так что выбор есть. Питаться будешь с нами. Но если ещё чего захочется, то тут, совсем рядом, имеется кафе – работает с восьми утра до десяти вечера. Ну, вот, вроде всё тебе рассказала. Располагайся, отдыхай.
В первые два дня отдыха Алексей так увлёкся морем и пляжем, что и не заметил, как обгорел. Спина и руки покраснели и стали покрываться волдырями. Очевидно, из-за поднявшейся температуры Алексею не здоровилось, и он решил отлежаться. Часов в десять в дверь бытовки постучала тётя Надя.
- Алёша, ты здесь?
- Да, здесь, - отозвался Алексей, поднимаясь с кровати.
- Тут тобой соседская племянница интересуется, - сообщила тётя Надя, приоткрывая дверь. А потом, понизив голос, чтобы не слышали посторонние, продолжала, наклонившись через порог бытовки, - Она ещё накануне о тебе всё расспрашивала. Очень оживилась, когда узнала, что ты москвич. Не девка, а сорви голова. Смотри, Алёша, а то закружит она тебе голову.
Алексей вышел из бытовки и увидел стоявшую у открытой калитки стройную, загорелую блондинку в желтом пляжном халатике. Что-то знакомое почудилось Алексею в облике девушки.
- Сосед, проводил бы девушку до пляжа. А то одной и загорать скучно, - по-свойски, как давняя знакомая заговорила певучим голосом блондинка.
Алексей не ожидал от незнакомой девушки такой смелости, и сначала смутился, но все же ответил.
- Да я накануне, видимо перегрелся. Вся спина горит, и в целом чувствую себя не очень.
- Вот мужики пошли. Несмышлёные как дети, - с наигранной досадой и иронией сокрушалась блондинка, - Ладно, не переживай. Я сейчас тебя вылечу. Только схожу за мазью, - с этими словами она удалилась.
Алексей не успел даже сообразить что к чему, как блондинка вернулась уже с мазью в руках и заговорила повелительным тоном.
- Так, больной. Заходите в палату, снимайте рубашку. Будем лечиться.
Наблюдавшая за этой сценкой тётя Надя недовольно качала головой и что-то бормотала себе под нос.
Осторожно снимая с обгоревшего тела рубашку, Алексей смущался и краснел.
- Хорошо, - подбадривала его блондинка, - теперь ложись на живот, Алёша. Так, кажется, тебя зовут? – и, услышав утвердительный ответ, продолжала, - А меня зовут Наташа.
- Очень приятно, - парировал Алексей, хотя ничего приятного в своем положении он не находил.
- Да, видать дорвался ты до солнца, как мотылек до костра, - иронизировала Наташа, осторожно обрабатывая мазью обгоревшую Алёшину спину и плечи. - А ты, видать, качёк, - обратила внимание Наташа на хорошо развитую мускулатуру своего пациента.
- Как это…? - не понял Алексей.
- Каким видом спорта занимаешься? Я ведь сама спортсменка и в этом деле кое-что понимаю…
- А… Вот ты о чём. Кикбоксингом, или по-нашему – рукопашный бой.
- О, как интересно…
Закончив процедуру, она строго, но с иронией в голосе предписала:
- Рубашку пока не одевать, чтобы мазь хорошенько пропитала болячки. На солнце сегодня не выходить. Короче, до вечера – тишина и покой. А через день, думаю, сможешь снова загорать. Но только осторожно, без злоупотреблений. Да. Чуть не забыла. При необходимости, консультируйтесь с лечащим врачом, короче - со мной.
- Спасибо тебе… Наташа, - не сразу вспомнил имя блондинки, продолжавший смущаться Алексей. - Не знаю как тебя и благодарить.
- Зато я знаю как. Вечером поведешь меня в кафе. Договорились?
- Договорились, - согласился Алексей, понимая, что он совершенно не владеет ситуацией, и мог бы сейчас согласиться на что угодно.
- Тогда, до вечера. Выходи в семь за калитку, там и встретимся.
Проводив незваную гостю, Алексей присел на кровать, пытаясь осмыслить произошедшее. Он был буквально ошеломлен красотой, энергетикой и смелостью своей новой знакомой. Потом он вспомнил предостережение тёти Нади, о том, что эта девушка может закружить ему голову. «Ну и пусть кружит», решил Алексей и стал ждать вечера.
Ровно в семь вечера Алексей, тщательно выбритый, в наглаженных светло-коричневых брюках и в белой с синей полосочкой рубашке вышел за калитку и стал ждать. Не прошло и двух минут, как появилась Наташа. Она была в коротеньком («даже слишком коротеньком», отметил Алексей) светлом, с розовым оттенком платьице, талию которого изящно перетягивал широкий коричневый ремень с медной бляхой в виде пронзенного стрелой сердца. Светло-серые на высоком каблуке босоножки удачно сочетались с такого же цвета сумочкой. Соломенного цвета волосы волнистым ореолом покрывали изящную головку. На красивой шее блестела золотая цепочка с бирюзовым кулоном, доставая до основания высокой груди. Такие же бирюзовые серёжки переливались голубоватой зеленью, подчёркивая голубизну её искрящихся глаз.
- Ну, как самочувствие, больной? – первой заговорила Наташа.
- Значительно лучше, - ответил Алексей, не переставая восхищаться своей новой знакомой.
- Тогда двигаем в сторону кафе.
Они пошли вниз по дороге к морю, перешли по каменному мосту глубокий овраг, потом повернули направо и неожиданно оказались в окруженном ветвистыми деревьями летнем кафе. Нависавшие над крайними столиками и немудреными постройками деревья создавали не только уют, но и придавали увеселительному заведению романтическую таинственность. Алексею порой казалось, что кафе, как островок цивилизации, находится в окружении дикой растительности, и что на многие километры вокруг нет больше людей.
Наташа сама выбрала один из свободных столиков и предложила Алексею сесть.
- Сегодня заказываю я, - командным тоном заявила Наташа.
Алексей не возражал. Подошедшей официантке Наташа заказала две котлеты по-киевски, два зелёных салата, бутылку вина «Изабелла» и бутылку фруктовой воды.
- Может, тебе заказать чего-нибудь покрепче, - спросила Наташа Алексея.
- Нет, не надо. Я тоже выпью вина.
Когда заказ был выполнен, Алексей предложил тост «за счастливое знакомство и за свою спасительницу». Они чокнулись высоко поднятыми бокалами и принялись за еду. Вскоре заиграла музы, и Алексей пригласил Наташу танцевать. Они танцевали и пили, пили и танцевали. От выпитого вина, но ещё больше от своей прелестной спутницы Алексей почти сразу захмелел. Он тонул в её голубых глазах, а во время танца, прижимаясь к её высокой упругой груди, он буквально растворялся в её объятиях. Воображение рисовало самые смелые фантазии…
Алексей смутно помнил, как они вышли из кафе и спустились к берегу моря. Было уже давно за полночь и на пляже никого не было. Над морем висела слегка ущербная, но яркая луна, освещая окрестность таинственным полумраком. Набегающие на берег волны сбрасывали на него отражающиеся в них звёзды и облегчённые скатывались вниз, уступая место другим. Ритмичный шум прибоя отсчитывал вечность.
- Может, искупаемся? – предложила Наташа.
- Да мне вроде, как и нельзя… и плавок с собой нет…
- А сейчас на море никого нет. Можно и без плавок, как нудисты. Я ведь тоже без купальника, - Наташа испытывающее посмотрела на Алексея. И видя его смущение, как бы успокоила:
- Ладно, ты можешь не купаться. Тебе действительно пока еще рано. А я окунусь. Только ты отвернись.
Алексей отвернулся. Через минуту он услышал восторженный Наташин визг и повернулся.
- А-а-а, какая прелесть! Вода, как парное молоко…
Осторожно, чтобы не намочить голову, Наташа проплыла несколько метров и повернула к берегу.
- Отвернись, я выйду, - закричала Наташа.
Алексей сделал вид, что отвернулся, но сам краешком глаза смотрел, как Наташа неспешно выходит из воды, и как она одевается. Хотя была и ночь, но луна в достаточной мере освещала её стройную фигуру: её сильные длинные ноги, крутые бёдра, синхронно балансировавшие при ходьбе, тонкую, изгибавшуюся в такт движения талию, её призывно торчащие груди. В её высокой, изящно изогнутой шеи было что-то лебединое. Возвышавшийся над головкой венец светлых волос отражал лунный свет и походил на нимб. «Богиня-Афродита!», невольно возникло в голове у Алексея сравнение…
- Ты не подглядывай, - кокетливо говорила Наташа. Но Алексей чувствовал, что ей как раз и надо было, чтобы он подглядывал. Наташа в полной мере ощущала свою женскую силу и красоту, свою сексуальную привлекательность для мужчин. Она беззастенчиво использовала своё коварное оружие искушения, и наслаждалась произведенным на смущенного Алексея эффектом. Даже при лунном свете, Алексей видел, что её большие голубые глаза светились озорством и открытым вызовом…
Когда они возвращались с пляжа домой, Наташа, как бы ненароком, периодически задевала Алексея то плечом, то рукой, то бедром. Он невольно отодвигался, но касания продолжались. Чтобы прекратить эти неудобства, Алексей слегка обнял Наташу за талию. Она еще плотнее прижалась к нему. Так, в обнимку они и дошли до самого дома Наташиной тётки.
Алексей был смущен поведением Наташи и не знал как себя с ней вести, и что сказать на прощание. Наташа, видимо, чувствовала состояние Алексея и снова взяла инициативу в свои руки.
- Ну, что, до завтра? – в её голосе опять звучал вызов и даже насмешка, а глаза светились озорством.
- До завтра, - неуверенно пробубнил Алексей и хотел было уйти. Но тут Наташа неожиданно и быстро обняла его за шею, крепко поцеловала в губы, и также быстро скрылась за калиткой тёткиного дома.
Алексей не спал почти всю ночь. Он мысленно, уже в который раз, прокручивал в своем воображении всё, что произошло с ним в прошедший день и вечер. Он то ругал себя за излишнюю робость - «Другой на моем месте поступил бы иначе…», - то осуждал Наташу за слишком вольное поведение, невольно сравнивая её со Светой – «Света, конечно же, так себя бы не вела».
Заснувший лишь под утро, Алексей проснулся с ожиданием новой встречи с Наташей. Но его ожидало разочарование. Когда он вышел во двор, чтобы умыться, то встретившая его тётя Надя сообщила ему неприятное для него известие. Рано утром заходила Наташа, и просила передать, что ей необходимо срочно ехать в Ялту. К вечеру обещала вернуться. Видя, что Алексей разочарован этим сообщением, она, понизив голос, доверительно сказала:
- Алёша, я эту Наталку знала, когда она была еще дитём. Это такая девка, что пальцем не пошевелит без своей выгоды. Вот и тебе она голову крутит неспроста. Смотри, будь с ней поосторожней, а то доведёт она тебя до беды.
- Ладно, тёть Надь, я постараюсь быть осторожным, - шутливым тоном заверил Алексей. Вскоре он забыл предостережение хозяйки, которое оказалось пророческим…
Наташа вернулась поздно вечером. Она сама зашла к Алексею и предложила пойти погулять. Алексей, измученный ожиданием, с радостью согласился. Весь вечер и последующие три дня они уже не разлучались, наслаждаясь морем, солнцем, теплыми крымскими вечерами и взаимным общением.
На четвёртый день Наташа сказала, что завтра рано утром она уезжает домой. Ей уже пора. Для Алексея эта новость была неожиданной, и он серьёзно расстроился. Наташа стала его утешать:
- Алёша, но ведь мы, же не навсегда расстаёмся. Ну, ведь, правда? – она смотрела ему в глаза, требуя ответа.
- Правда, - рассеянно ответил Алексей.
- Ну, вот и хорошо. А вечером мы с тобой можем устроить прощальный ужин при свечах.
- Как это, при свечах?... И где?...
- Вот недогадливый. Ведь у тебя отдельные апартаменты. Я принесу свечи. Мы с тобой купим вина, закуски, ну и чего ещё захочется. И целый вечер будем пировать.
Алексей с радостью согласился. Такой вечер обещал ему вожделенную близость с прекрасной Афродитой…
Вечер при свечах удался на славу. Стоявшие на столе свечи блуждающим светом освещали стол с немудреной закуской, как бы изнутрии мерцающие бутылки с вином, и двух счастливых людей. В наполненных вином бокалах играли искрящиеся огоньки. На стенах и в углах помещения сменяли друг друга замысловатые сюжеты полутеней. Лица Наташи и Алексея в мерцающем свете свечей казались то заговорчески сосредоточенными, то по-детски наивными, то открытыми и светящимися. Наташа оказалась не только весёлым собеседником, но и интересным рассказчиком. Она знала немало смешных и курьёзных историй и с удовольствием их рассказывала. Алексей, очарованный своей прелестной собеседницей, увлечённо слушал и с удовольствием поддерживал непринужденную беседу. С каждым выпитым стаканом вина отношения становились всё теплее и доверительнее. В какой то момент их тела потянулись друг к другу, сплелись и упали на кровать…
Алексей проснулся, когда поднявшееся достаточно высоко солнце через маленькое, зарешеченное окошко бытовки осветило внутренний интерьер его апартаментов. Он смутно помнил, что Наташа покинула его, как только стало расцветать. Тело, налитое сладкой истомой, не хотело шевелиться. Сознание, переполненное приятными воспоминаниями, не спешило возвращаться в будничную реальность. Алексею не хотелось подниматься, и тем самым разрушать наполнявшую его и витавшую вокруг идиллию минувшей ночи. Он пытался вспомнить и проанализировать хронологию случившегося с ним накануне. Какие-то фрагменты вырисовывались достаточно чётко, другие он помнил весьма смутно…
Когда эмоции сладостных воспоминаний немного улеглись, и переполнявшие его восторженные чувства постепенно стали вытесняться разумом, сами собой стали возникать вопросы, требовавшие ответов. Прежде всего – кто она, и почему так внезапно, так стремительно ворвалась в его жизнь, отодвинув на второй план казавшиеся ему главными вопросы? О себе она говорила немного. Из разговоров удалось выяснить, что она студентка физкультурного института, спортсменка-разрядница. Занимается лыжными видами спорта. Живет или в самом Харькове или где-то под Харьковом. Сейчас у неё появились какие-то важные дела, какая-то срочная работа, вроде бы связанная с коммерцией. «Вот, вроде и все сведения о новой знакомой», - констатировал Алексей.
Он стал припоминать, что Наташа старалась сама по больше узнать про него, и он охотно рассказывал ей про свою семью, по работу и про свои спортивные успехи. Но всё, что было связано с его самыми сокровенными воспоминаниями, переживаниями и страданиями, Алексей, конечно же, рассказывать Наташе не стал. Когда Наташа на пляже разглядела на груди и животе Алексея многочисленные следы от осколочных ранений, и пулевую «отметину» на левом виске, она задала вполне естественный вопрос: где и как всё это случилось? Алексей рассказал ей тут же им придуманную историю о том, что во время службы в армии, на одном из учений неудачно брошенная граната разорвалась недалеко от него. В результате – серьёзные ранения, госпиталь и досрочная демобилизация.
Другой вопрос, волновавший Алексея в данный момент, был непосредственно связан с тем, что происходило между ним и Наташей прошедшей ночью в постели… Еще в школе, особенно начиная с подросткового возраста, Алексея, так же как и других его сверстников, волновали проблемы секса. Некоторые из его одноклассников рано уже имели половые связи со сверстницами, и нередко в кругу друзей в деталях рассказывали, как это происходит. Алексей, видный из себя парень, не был обделён вниманием девочек. Но его отношения ко всем девочкам, кроме Светы, были дружескими. Света была его первая, и как он тогда считал, последняя любовь. Она в его представлениях олицетворяла идеал скромности и целомудрия. Конечно же, он мечтал об интимной близости со своей любимой, и много раз рисовал красочные картины их взаимного единения. Но он считал, что это будет потом, когда они поженятся…
Именно сейчас Алексею было неловко даже перед самим собой за то, что, будучи уже достаточно зрелым мужчиной, он до прошедшей ночи имел единственный опыт интимной близости только с медсестрой Олей. Да и этого могло бы не случиться, если бы не старания Феди Цыганкова. Оля, конечно же, была в этом деле не новичком, и в основном брала инициативу на себя. Тогда Алексей считал, что интимная близость мужчины и женщины примерно так и должна происходить, как было у него с Олей. Но ночь, проведенная с Наташей, кардинально изменила его представления о сексе. Он был буквально потрясён и раздавлен той страстью, смелостью и умением наслаждаться и доставлять радость другим, которые продемонстрировала ему Наташа. Алексею и сейчас было неловко вспоминать отдельные фрагменты их интимной близости. В Наташиных объятьях он порой ощущал себя слепым щенком, который на ощупь тычется в материнское тело в поисках вожделенного соска. А Наташа, как опытная мамаша, показывала ему всё новые и новые приёмы ласки и наслаждения…
«Где и как она могла всему этому научиться?» – в который раз задавал себе мучивший его вопрос Алексей, и не находил однозначного ответа. Он вдруг вспомнил про японских гейш и античных гетер, которых с детства обучали в специальных школах искусству обольщения мужчин. В своё время он восхищался образом Таис Афинской – легендарной античной гетеры - описанным Иваном Ефремовым в его одноимённом романе. На ум приходила также знаменитая древнеиндийская книга Камасутра, которую Алексей однажды рассматривал, и пришел к выводу, что большинство поз, нарисованных и описанных в этой книге, в большей степени подходит для занятия йогой, нежели для взаимного наслаждения. Но всё это было в стародавние времена… «Теории секса можно научиться и по многочисленным современным пособиям, которые сейчас стали доступными, - размышлял Алексей. – Но, чтобы так умело владеть различными способами, приёмами и навыками, как это делала Наташа, необходима солидная практика», - приходил он к неутешительному выводу.
После приятных воспоминаний о прошедшей ночи и бесплодных терзаний себя непростыми вопросами, Алексей вдруг пришел к довольно простому и очевидному выводу: «А кем, собственно говоря, доводится мне эта самая Наташа, чтобы я переживал за её целомудрие? Как говорится в одном из анекдотов, ночь, проведённая с кем-то в постели еще не повод для знакомства. Ну, встретились, ну, погуляли несколько дней. Провели незабываемую ночь. Но ведь никто никому ничего не обещал и нечем не обязан? Наташа, может быть, поехала ублажать других, а я тут распустил нюни и строю различные домыслы. Надо смотреть на все эти проблемы и отношения с женщинами проще», - подытожил Алексей свои непростые рассуждения.
Но проще относиться к тому, что с ним произошло в Крыму, у Алексея не получалось. Он помнил, что Наташа записала его московский телефон, и надеялся на новую встречу…
28. Новые встречи
Наташа позвонила из Харькова примерно через полгода после памятной ночи в Крыму. Алексей уже потерял всякую надежду, и стал убеждать себя, что это и к лучшему. Уж больно противоречивые чувства остались у него от этого случайного знакомства. Но когда Наташа сказала, что у неё уже куплен билет на ближайший поезд и что через два дня она будет в Москве, Алексей искренне обрадовался.
Он встретил её утром на Киевском вокзале с букетом цветов и радостной улыбкой. Наташа была в серо-голубом брючном костюме, удачно подчёркивавшем достоинства её стройной фигуры, и одновременно показывавшем деловой статус своей хозяйки. На плечи был накинут тёмно-синий не застёгнутый плащ. Начало апреля в Москве выдалось достаточно тёплым, хотя по ночам еще случались заморозки. После дежурных поцелуев и расспросов о «делах» и «погоде», Наташа вдруг сообщила, что сейчас она торопится на деловую встречу, а вот вечером они могли бы посидеть где-нибудь в кафе или ресторане. Алексей был расстроен таким обстоятельством, но вынужден был согласиться.
Вечером они встретились, как и договаривались, в метро на станции «Театральная». Наташа сразу же предложила подняться наверх, и пойти в кафе «Огни Москвы», которое располагалось на седьмом этаже гостиницы «Москва». По её словам, она там уже бывала и ей там всё нравится. Алексей, не избалованный посещением кафе и ресторанов, по достоинству оценил Наташин выбор. Внутренний интерьер кафе был обустроен так, что огромный зал перегородками делился на небольшие секции, обрамлённые мягкой тканью, что создавало атмосферу уюта. Просторная середина зала, освещенная старинными с бронзовыми вензелями люстрами оставалась свободной для танцующих. Огромные, непомерно высокие окна были занавешены берущей начало под самым потолком узорчатой тюлью, и от этого казалось, что и сами окна начинаются откуда-то с неба. С левой стороны в окна заглядывали рубиновые кремлёвские звёзды, справа – огни гостиницы «Метрополь». С балконов кафе открывался красочный вид на самый центр столицы.
Наташа, как и тогда в Крыму, взяла на себя инициативу сервировки стола. Подошедшему к их столику стройному и учтивому официанту она заказала почти всё то, что заказывала в вечер первого их знакомства: котлеты по-киевски, салат, вино «Изабеллу», фруктовую воду, мороженное на десерт… Возможно, она хотела воссоздать идиллию того чудесного вечера в Крыму. Но это не совсем удалось. Сама Наташа была чем-то озабочена. Пытаясь вести непринуждённую беседу, она невольно переходила на свои коммерческие проблемы. Говорила о том, что в Москве имеются неограниченные возможности, но у неё нет здесь надёжного компаньона. А имеющиеся партнёры её попросту обворовывают. Выход из создавшегося положения Наташа видела либо в том, чтобы здесь найти себе надёжного партнёра, что мало вероятно, либо в том, чтобы перебраться в Москву самой…
Расстались они так же неожиданно, как и встретились. Выйдя из кафе, Наташа заявила, что ей сейчас необходимо ехать к каким-то знакомым, чтобы что-то им передать, а что-то у них забрать. Заодно надо с кем-то посидеть, поговорить, попить чайку, так как давно не виделись. А от знакомых - сразу на вокзал, на утренний поезд. От предложения Алексея проводить её, она категорически отказалась – и ему накладно, и ей неудобно. Чтобы как-то утешить расстроившегося Алексея, Наташа пообещала, что в следующий раз она приедет в Москву на несколько дней, и они смогут вдоволь насладиться друг другом…
Следующий раз состоялся только через месяц. Наташа позвонила Алексею вечером в пятницу, и рассказала, что она уже два дня находится в Москве, и что за это время она уладила все свои дела и решила все проблемы. Кроме того, ей удалось заключить достаточно выгодный контракт, поэтому у неё сегодня, можно сказать, праздник. И если Алексей желает разделить с ней этот праздник, то она его ждёт через полтора часа у метро «Текстильщики», недалеко от которого она временно сняла однокомнатную квартиру. Наташа также намекнула Алексею, чтобы он предупредил своих домашних, о том, что может задержаться на ночь или дольше.
Неожиданность звонка, обилие информации и решительное предложение Наташи выбили Алексея из привычной колеи. Он разволновался и стал спешно собираться, то и дело, поглядывая на часы. На вопрос всполошившейся мамы «Куда это на ночь глядя?...», он, путаясь, стал излагать тут же придуманную версию о том, что в Москве объявился его сослуживец, и что он ждёт Алексея на квартире у своего родственника. Уже стоя в дверях, он сказал маме, что, возможно заночует у друга…
Встретив Алексея, Наташа предложила сразу же пойти к ней на съемную квартиру.
- Может надо чего-нибудь купить?…, - неуверенно спросил Алексей.
- Ничегошеньки не надо. Всё необходимое я уже закупила и даже накрыла на стол. Так что, мой господин, к Вашему прибытию всё готово. И все рабыни, безусловно, к Вашим услугам…, - театрально с кокетством «докладывала» Наташа.
Войдя в комнату, Алексей отметил, что накрыт не только стол, но и рядом стоящий диван-кровать разложен и застелен свежим постельным бельём…
От Наташи Алексей уехал только в понедельник утром. Два дня и три ночи, проведённые вместе, с лихвой компенсировали все его, казалось бы, напрасные ожидания, и вожделенные желания. Всё это время они выпивали, закусывали, говорили друг другу нежные слова, снова и снова бросались в объятия друг друга. На этот раз Алексей быстро справился со своей застенчивостью и нередко брал инициативу на себя. Ему порой казалось, что они соперничают друг с другом в нежности, ласке и в безудержной страсти. Но в этой борьбе страстей побеждали сразу оба соперника. Как две бурлящие страстью волны они накатывались друг на друга, от удара взмывались ввысь бурлящей пеной, потом перемешавшись и растворившись друг в друге без остатка, устремлялись вниз в головокружительной спирали водоворота. В такие моменты у Алексея захватывало дух. Терялось ощущение времени и пространства, и хотелось крикнуть как в известном произведении Гёте «Фауст» – «Мгновение, остановись!»…
Периодические встречи и проводы продолжались всё лето. В начале осени Наташа стала намекать Алексею, что им неплохо было бы пожениться. Алексей не только не думал о возможной женитьбе, он просто не мог ответить на вопрос: а действительно ли любит он Наташу, а она его? Уж очень разные они были люди, и по своим характерам и по жизненным интересам. Возможно, на принятие Алексеем решения о женитьбе повлияло весьма неприятное для него известие. Бывший одноклассник Стас сообщил ему, что Света родила девочку. Это известие всколыхнуло былые чувства, и утихшие было обиды. Во время очередной встречи с Наташей Алексей сделал ей предложение.
Вскоре они подали заявку в ЗАГС. После этого Алексей познакомил Наташу со своими родителями, а она, в свою очередь, предложила Алексею поехать в гости к её родителям…
29. Новая родня
Наташины родители проживали в расположившемся на берегу небольшой речушки украинском селе. Стояла ранняя осень, и село утопало в зелени садов, отягощенных созревающим урожаем. Дом Наташиных родителей даже на фоне добротных и просторных домов односельчан (в основном кирпичных и каменных) выделялся своими размерами, основательностью и отделкой. Это было солидное двухэтажное здание, обложенное снаружи светло-коричневым облицовочным кирпичом. Большие окна в резных раскрашенных наличниках. Ломаную крышу со слуховыми окнами, покрытую оцинкованным железом, венчал ярко красный с желтыми радужными полосками на хвосте петух-флюгер.
Внутренняя отделка и содержание комнат как бы демонстрировали достаток и благополучие своих хозяев. В дверных проемах красовались дубовые резные двери с цветными стёклами и позолоченной фурнитурой. На стенах фотообои, ковры и гобелены. Полы в ковровых дорожках и коврах. Дорогие люстры, дорогая импортная мебель. Книжные полки, заполненные книгами исключительно в дорогих красочных переплётах. Музыкальные центры, телеаппаратура и прочие предметы быта или атрибуты роскоши. Но все эти вещи, как показалось Алексею, служили не столько для удовлетворения повседневных бытовых потребностей обитателей дома, сколько для демонстрации достатка.
Воображение Алексея поразила и подвальная часть дома. Она вмещала в себя просторный гараж на две машины, бойлерную для отопления дома, щитовую с трансформаторами, выключателями, предохранителями и прочим электрооборудованием, несколько помещений для хранения овощей, фруктов и других продуктов и даже холодильную комнату-камеру.
Просторный двор был застроен различными хозяйственными постройками. Семья держала двух дойных коров, несколько бычков на откорме, а так же с десяток или более свиней, много птицы и другой живности. Кроме этого, на огромном по своим размерам (особенно в длину) огороде, который начинался за хозяйственными постройками и небольшим, но уютным садом, и тянулся на две-три сотни метров, упираясь в берег речушки, стояло десятка полтора ульев с пчёлами.
Почти вся произведенная в этом крепком хозяйстве продукция вывозилась для реализации в г. Харьков, до которого было около сорока километров.
Глава семейства – Митрофан Елисеевич Пономаренко (Наташин отец) – держал всех домочадцев в патриархальной строгости. Это был коренастый жилистый мужик чуть выше среднего роста с лихо закрученными рыжеватыми усами. Пронзительный взгляд серых глаз и крючковатый нос придавали лицу орлиное, хищническое выражение. По своей натуре и образу жизни он был неисправимый трудоголик, и от других требовал полной отдачи в работе. Не только взрослые, но и дети с раннего возраста привлекались к труду, имели свои обязанности и свой участок работы в большом и хлопотном хозяйстве.
Под стать хозяину, расторопной и работящей, была и его жена – Мария Осиповна. Она вставала раньше всех в доме, чтобы подоить коров, потом хлопотала на кухне, в огороде, свинарнике… и так до позднего вечера. На кухне у нее всегда была готова вкусная и сытная еда. Алексея умиляло её приглашение покушать: «Сидайтэ к столу, зараз вас нагодую» (накормлю), говорила Мария Осиповна приятным певучим голосом. Она беспрекословно подчинялась мужу и приучила к этому своих детей и внуков, всячески подчеркивая значимость Митрофана Елисеевича как главы семейства.
Вторым по значимости человеком в семье, как удалось выяснить Алексею, был старший сын Митрофана Елисеевича и Марии Осиповны Остап – крупный розовощекий детина лет тридцати пяти. Он был женат и имел троих детей: мальчика лет десяти, и двух девочек - четырёх и шести лет. Всем своим видом и поведением Остап давал понять окружающим, что именно он (наряду с отцом) является в доме главным и что вопрос о преемственности или наследовании хозяйства уже решен полностью и окончательно в его пользу.
Средним ребёнком в семье был Пётр (Пэтро) - высокий суховатый парень лет двадцати семи. Пётр неоднократно пытался открыть своё дело в Харькове, но всякий раз его подстерегала неудача. В Харькове же года три назад он нашел себе невесту и, вопреки воле родителей, женился на ней. Но невестка пришлась не ко двору. По этой причине Митрофан Елисеевич лишил сына всяческой материальной поддержки. Прожив вместе около года, после очередной коммерческой неудачи, в результате которой Пётр стал крупным должником, молодые развелись и «блудный сын» вернулся в дом своих родителей. Положение Петра в семье было незавидным. Отец и старший брат упрекали его в расточительности и неумении делать деньги, считали его обузой для семьи. Поэтому он работал в хозяйстве не покладая рук, стараясь вернуть себе утраченное доверие.
Отношение к Наташе в семье было неоднозначным. Мать её любила и жалела как последнего из рождённых ею детей и единственную девочку в семье. В тайне от отца и других членов семьи она помогала дочке материально, когда у той возникали финансовые трудности (об этом Алексею рассказывала сама Наташа).
Отец считал, что дочка для родителей «отломленный ломоть» и рано или поздно должна покинуть отчий дом и уйти в другую семью. У него уже загодя были припасены два-три варианта выдачи дочки замуж за состоятельных местных женихов. Но Наташа (по её словам) не хотела прозябать в глуши с утра до ночи «копаясь в навозе», поэтому она с ходу отвергала все подобные предложения, чем вызвала недовольство отца. И вообще, она была слишком самостоятельной и независимой по своему характеру. А характер у неё был, очевидно, отцовский, да и внешне она чем-то походила на него, поэтому ей было неуютно и тесно в родительском доме. Поступив в институт, Наташа во многом избавилась от тяготившей её отцовской опеки, и решила, что уже никогда не вернётся к прежней жизни. А чтобы быть полностью независимой от отца, она уже в студенческие годы сама зарабатывала себе на жизнь. В селе она появлялась лишь для того, чтобы навестить родителей и других родственников и немного отдохнуть. При этом все попытки отца диктовать ей, как себя вести и что делать, она решительно пресекала. А если дело доходило до ссоры, то, не раздумывая, собирала свои вещички и покидала родительский дом. В конце концов, Митрофан Елисеевич вынужден был смириться со своеволием дочки, хотя в нём порой и бурлило чувство уязвлённого самолюбия. В такие минуты он называл дочку «вертихвосткой» и «непутёвой девкой», упрекая её ещё и в том, что она, по его мнению, долго не выходит замуж и не обзаводится собственной семьёй, хотя от женихов нет отбоя.
Приезжая в родительский дом погостить, Наташа, как правило, привозила с собой много разных гостинцев и одаривала ими всех домашних. В такие минуты Митрофан Елисеевич даже гордился дочкой и ставил её в пример другим (особенно Петру). Хвалил за предприимчивость и умение зарабатывать деньги, не заглядывая в чужой карман (чужим для Наташи он видимо считал, прежде всего, свой карман). При этом его не очень интересовало то, как, каким видом деятельности были заработаны деньги.
Остап относился к Наташе настороженно, видя в ней серьёзного и решительного соперника в борьбе за отцовское наследство.
В своё время, поддерживая отца в его стремлении выдать Наташу замуж за одного из состоятельных местных женихов, он попортил ей немало крови. Но когда узнал, что Наташа собирается насовсем перебраться в Москву, и, что у неё нет никаких претензий на семейное добро, он успокоился и стал всячески поощрять её выбор и в плане замужества, и в желании стать москвичкой.
Отношения Петра и Наташи менялись в зависимости от обстоятельств. В период конфронтации с отцом и старшим братом он был солидарен с Наташей, так как она объективно, помимо своей воли, становилась как бы его союзником. В то же время он завидовал её самостоятельности и умению постоять за себя, считал, что ей слишком многое позволяется, в то время как его отец держит на коротком поводке.
Приступы зависти и даже ненависти у Петра по отношению к Наташе (по её собственным словам) обычно случались, когда Наташа приезжала в родительский дом с деньгами и всячески это демонстрировала, тем самым, показывая свою независимость от семейного бюджета. На фоне её финансовых успехов коммерческие неудачи Петра были ещё более очевидными, и это его очень раздражало.
В личном общении Пётр заискивал перед сестрёнкой, старался всячески ей угодить, в надежде на то, что Наташа поможет и ему найти доходное местечко…
Алексей заметил, что отношение к «москалям» на Украине было, в основном, негативным. Украинцы обвиняли Москву в том, что она не хочет делиться с ними газом и нефтью, что она мешает Украине воссоединиться с Западом (стать современной западной державой). Москве также приписывалась агрессивная внешняя политика (имперские амбиции), а в качестве примера приводились события в Чечне. И таких обвинений было не счесть. Парадоксальным и комичным выглядело постоянное напоминание украинцев о своей самостийности (независимости), о своих древних корнях. Даже приводились какие-то ранее неизвестные исторические факты, свидетельствовавшие о том, что украинская цивилизация по своему возрасту гораздо старше Древней Греции, а может быть, и Древнего Египта. При этом всячески подчёркивалось восточное, варварское происхождение России. Но когда речь заходила о нефти и газе, у украинцев вдруг просыпались братские чувства, и они говорили, что украинцы и россияне – фактически один народ, и что необходимо помогать друг другу. Даже в разговоре Митрофана Елисеевича явно угадывался двойной подход к москалям. Срочную службу в армии Митрофан Елисеевич проходил где-то на Урале. Поэтому вполне сносно говорил по-русски. И он это демонстрировал, когда обращался к Алексею с какой-либо просьбой. Но когда Митрофан Елисеевич старался подчеркнуть свою «незалежность», то переходил на украинский. В такие минуты ему доставляло удовольствие то, что некоторые слова из его речи Алексею были непонятны.
Таким поведением Украина напоминала Алексею несостоявшегося подростка, который для своего самоутверждения в глазах окружающих всячески охаивает старшего брата. Но в трудную минуту обращается к нему за помощью и взывает к родственным чувствам. Алексей не понимал, почему одна суверенная страна должна себе в убыток делиться с другой суверенной страной своими ресурсами. При том, что бензин на Украине, по приблизительным его подсчётам, стоит не дороже, чем в Москве.
Еще Алексей чувствовал, что все эти упрёки и претензии к Москве в большей мере были связаны не с реальным ущемлением суверенных или каких-то иных прав со стороны Москвы, а с комплексом собственной неполноценности, с желанием оправдать свою несостоятельность как суверенного государства. А у отдельных граждан – с осознанием неравенства возможностей.
Такое отношение к Москве и москвичам демонстрировали и многие россияне, проживающие на периферии. Очевидно, такие отношения всегда возникают между Центром и Окраиной. В советское время Москвой гордились, Москвы боялись, москвичам завидовали, нередко Москву обвиняли во всех реальных и мнимых бедах. Но при всём при том, почти каждый из хулителей с радостью согласился бы стать ненавистным москалём.
Родители и ближайшие Наташины родственники встретили Алексея вполне доброжелательно, и для этого были свои достаточно веские причины. Во-первых, родители были довольны тем, что дочка, наконец-то выходит замуж. «А то ведь совсем засиделась в девках. От людей даже как-то неудобно». Во-вторых, через замужество она становится настоящей москвичкой, а это вам не на заработки ездить по поддельным документам в ту же Москву или ещё куда. «Обустроится, обживётся, глядишь и родичам поможет устроиться». (Особенно на это надеялся Пётр). И, наконец, в-третьих, жених вроде бы не плохой парень: из себя статный, видный и в рассуждениях не простак. Со слов Натальи – неплохо зарабатывает, жильём обеспечен, к тому же учится в каком-то институте на вечернем отделении. Ну, чем не жених?
Находясь в гостях у Наташиных родителей, Алексей не вдруг, не сразу, но заметил, что в общении с ним, да и между собой, Наташины родственники почти всегда сводили разговор к денежным и имущественным проблемам. Их, прежде всего, интересовало, сколько зарабатывает Алексей и его родители? Какая у них квартира? Есть ли дача и так далее. И в оценке того или иного родственника или знакомого главным критерием были не личные, человеческие качества, а имущественный ценз – сколько кто зарабатывает и что имеет. Так желая показать свою дочку с лучшей стороны, Митрофан Елисеевич, не без гордости, говорил Алексею:
- С Наталкой ты нэ пропадэшь. Вона завжди може заробыть гроши.
Даже говоря о своём десятилетнем внуке Николае, Митрофан Елисеевич отмечал не его способности и увлечения, а то, как внук помогает по хозяйству и, каков его вклад в общее дело.
- Ты не дывыся що вын такый малый. За его кролив в тому роци мабуть пятьсот долларив выторгували.
Алексей догадался, что речь идёт о кроликах, за которыми ухаживает десятилетний Николай. А когда в присутствии Митрофана Елисеевича разговор зашел о Наташиной однокласснице Галине – начинающей, но уже подающей надежды художнице (накануне Алексей и Наташа заходили к ней в гости и видели кое-что из её творчества), то Митрофан Елисеевич с плохо скрываемым раздражением и оттенком злорадства изрёк:
- Малюе якусь чертовщину, а даже для сэбэ грошый заробыть нэ може – всэ с батькив тягнэ (тянет с родителей).
Нельзя сказать, чтобы денежные проблемы не волновали Алексея и его родителей. В последние годы «благодаря» бездарной политике властей и всеобщей криминализации России, для большинства её жителей проблема элементарного биологического выживания стала, пожалуй, главной. Именно по этой причине, после долгих раздумий и душевных терзаний, его отец был вынужден оставить любимую работу в институте, отказаться от защиты докторской диссертации и перейти работать в коммерческую фирму. По этой же причине Алексей сейчас работает не в той области, о которой мечтал. Но в его семье деньги были лишь средством в достижении определённых целей. Здесь же, в семье Митрофана Елисеевича, деньги были самоцелью.
Смотрите также:
 |
| 01 НОВОСТИ |
 |
| 02 БИОГРАФИЯ |
|
| 03 НАУКА new |
|
| 04 ПУБЛИЦИСТИКА new |
|
| 05 ОТКРЫТЫЙ ЭФИР |
|
| 06 ЛИРИКА |
|
| 07 КНИГИ |
|
| 08 ПРОЗА |
|
| 09 ВИДЕО |
|
| 10 ГОСТЕВАЯ |
|
| 11 КОНТАКТЫ |
|
| 12 ENGLISH |
|
При использовании материалов с сайта
ссылка на автора обязательна!
|
|
|