Армейский эшелон

«Широка страна моя родная»
Слова из песни

Советский Союз занимал 1/6 часть суши. В длину страна «вытянулась» более чем на 10 тысяч км. А в ширину – более чем на 5 тысяч км. Советские военкоматы, очевидно, имели разнарядку – отправлять призывников служить, подальше, от родного дома. Например, мой средний брат Володя, призванный на год раньше меня, служил в Калужской области, мой друг Виктор – в городе Тальятти, а одноклассник Равхат – отправился охранять заключенных в Новосибирскую область. Меня же судьба занесла из пограничного района Московский, Таджикской ССР, в приграничную Калининградскую область. Поэтому от родительского дома до места службы мне пришлось преодолеть расстояние более пяти тысяч км.

Очевидно, в СССР были и исключения. Так в нашем 12-м Мотострелковом полку, располагавшимся в городе Гвардейске Калининградской области, было немалое количество латышей, литовцев и эстонцев, служивших, сравнительно, недалеко от своего дома.

Но вернёмся к «армейскому эшелону» и к «дороге» к месту службы.

XXX

От своего «родного» пограничного района Московский до столицы Таджикистана города Душанбе мы – призывники – на двух автобусах (ЛАЗе и ПАЗике) проехали по горной дороге с утомительными подъемами с головокружительными серпантинами и такими же крутыми спусками более двухсот км. Ближе к вечеру того же дня нас высадили на пустом, очевидно по случаю призывных мероприятий, городском рынке и предложили располагаться на ночлег в крытых торговых рядах. При этом ни постели, ни еды предложено не было. А на дворе стояла летняя азиатская жара конца июня, с душными тёплыми ночами. Поэтому собранными моей мамой «в дорогу», кусочками жареной курицы и овощами, я сумел перекусить только вечером. Наутро мясо протухло, и я был вынужден выкинуть в мусорный контейнер аппетитные с виду кусочки курицы.

Следующие день и ночь мы провели в «шатании» по городу и в ожидании новых распоряжений «начальства». А между тем к столичному рынку продолжали подъезжать автобусы с призывниками из городов, райцентров и кишлаков Таджикистана. И лишь на следующее (второе со дня приезда) утро нас всех построили на открытой площади рынка, «разбили» по спискам на отдельные группы, численностью каждой группы человек по шестьдесят, и назначили командиров из числа сопровождавших эшелон военных. А потом мы нестройными колоннами двинулись в сторону железнодорожного вокзала.

На вокзале нас ждал эшелон, составленный из товарных грузовых вагонов – «скотовозов», как мы их называли. И мне вдруг вспомнилась кинохроника военных лет, когда, в основном, в подобных вагонах наши отцы и деды уезжали на фронт и возвращались с фронта домой. Но с тех трагических и героических лет минуло уже более 22-х лет. Поэтому возникало ощущение возврата в далекий, с точки зрения 18-ти летнего юноши, «прошлый век».

Раздвижные двери делили деревянный четырехосный вагон на две равные части. Слева и справа от дверей было свободное пространство, общей длинной не менее 6-и метров. А далее, слева и справа, в глубине вагона, были сооружены трехъярусные нары, «застеленные» соломой. Окон в вагоне не было, поэтому доступ свежего воздуха возможен был только через раздвинутые двери. Их разрешали нам раздвигать только с одной стороны и вне города. А для того, чтобы кто-то нечаянно не выпал из вагона, открытый дверной проем перегораживался специально приспособленной для этого толстой и широкой доской, находившейся на уровне «чуть выше пояса». Во время проезда через город, двери вагонов закрывал снаружи сопровождавший эшелон персонал. Поэтому проезд через городскую застройку был для нас, «замурованных» в ящике вагона, особенно томительным.

На нарах, даже при открытых дверях, было почти темно и очень душно, особенно когда в дневное время закрывали двери. На верхних нарах днем находиться было невозможно. Железная крыша вагона раскалялась на солнце и «дышала» жаром. Мы этот ярус прозвали «крематорий». Но в ночное время, особенно с полуночи, там становилось прохладно и кое-кто, от тесноты и неудобств, перебирался туда покемарить, пока новый солнечный день не сгонит смельчаков в общую толчею.

Отъехав от Душанбе во второй половине дня, наш эшелон уже ночью остановился в столице Узбекистана городе Ташкент. Там к нашему эшелону прицепили ещё несколько вагонов с призывниками, и мы продолжили свой многодневный путь уже в полном составе. Если рассматривать национальный состав всех призывников нашего эшелона, то примерно по сорок процентов в нем составляли таджики и узбеки и около двадцати процентов русские (вернее, русскоязычные – русские, украинцы, белорусы и др.).

На следующий день, примерно в десять – одиннадцать часов наш эшелон остановился в чистом поле и нам разрешили выйти из вагонов. Каждому призывнику, в индивидуальном порядке выдали солдатский котелок, флягу и алюминиевую ложку. А после этого стали раздавать кашу, чай и хлеб. И я впервые отведал солдатскую еду. Всего же нас кормили два раза в день: часов в одиннадцать – завтрак из второго блюда и чая, а часа в четыре – обед из первого, второго и компота. Первое блюдо, очевидно, готовилось, в основном, из консервированных овощей, но кушать было можно. Во время раздачи пищи можно было также из специальных баков с краником набрать во флягу воды, чтобы сполоснуть котелок и утолять жажду во время долгого пути.

Дни и ночи тянулись бесконечной чередой, а наш эшелон, не спеша, порой простаивая по много часов на каких-то станциях, полустанках и в открытом поле, неуклонно продвигался на Запад. По этому поводу у нас даже появилась загадка по теме: «Длинный, красный и долго стоит – что это такое?». Ответ: «Армейский эшелон!». Наш эшелон состоял из одного купейного вагона – для сопровождавших нас военных, примерно из десяти товарных вагонов с призывниками, а также из вагона-рефрижератора и пару хозяйственных вагонов. Вроде как действительно длинный. Но не красный. А вот про то, что «долго стоит» – это действительно про наш армейский эшелон. Поэтому шутка-загадка пришлась к месту.

Мы коротали время как могли. Наиболее популярным из развлечений было стояние у открытой двери вагона и созерцание проплывающего мимо пейзажа. Но для этого надо было подсуетится и занять место в первом ряду у открытой двери. Иначе стоять и глядеть на мелькающие в дверном проёме «леса, поля и реки», было не очень комфортно.

Ещё одним развлечением была игра в шахматы на выбывание. Сопровождающие наш эшелон военные выдали на каждый вагон по комплекту шахмат и умеющие, и желающие играть могли показать своё мастерство. В первые дни пути я увлёкся шахматными баталиями и даже имел определенный успех. Но вскоре это занятие мне надоело и я, как и большинство других призывников, коротал время в периодических беседах, в зыбкой дремоте и в томительном ожидании перемен. А перемены, как известно, приходят своим чередом, даже если их и не ожидаешь.

На пятый или шестой день пути все вагоны с призывниками оказались пораженными педикулёзом (вшами). Очевидно, среди призывников были носители этой неприятной болезни. Что это такое – я испытал ещё до призыва в армию, охотясь с отцом в горах Таджикистана. Однажды мы имели неосторожность заночевать в горном кишлаке в доме родственника нашего соседа и горько об этом пожалели. За ночь нас безжалостно искусали прожорливые полчища вшей. Мой живот, от многочисленных укусов походил на звездное небо и каждая из этих «звездочек» кровоточила и зудела. Как я выяснил на утро у отца, эти твари предпочитают нападать «на новенького», то есть обожают «свежую кровь».

В проблемах педикулёза мой отец был весьма искушенным человеком, потому как родился ещё при царе, в 1910 году и многое успел повидать на своём веку: и революцию, и голод, и войну, и всякие эпидемии. Поэтому, покинув дом гостеприимного хозяина, мы сделали привал и прокипятили своё нательное бельё в походном ведре. И таким нехитрым способом мы избавились от случайно приобретенных кровососов. Но в случае с нашим эшелоном речь шла о более чем пятистах зараженных вшами призывниках.

Естественно, мы стали жаловаться о постигшей нас напасти нашим сопровождающим, которые обещали, что чуть ли не завтра-послезавтра решить нашу проблему. Но обещания растянулись на три-четыре дня. И мы за эти дни и ночи в полной мере ощутили, что значит в душном тёплом вагоне, в пропахшей потом одежде – «кормить вшей». Особенно вши лютовали в ночное время, когда люди пытались заснуть и не очень мешали им выбирать наиболее подходящее место для очередного укуса.

Шел уже десятый или одиннадцатый день пути, когда поздней ночью наш эшелон остановился на какой-то безлюдной станции. И уже с раннего утра нас стали выводить из вагонов, строить, сверять со списками и уводить, как оказалось в баню. Перед входом в зал для помывки, мы раздевались догола и сдали всё своё бельё и вещи на дезинфекцию. А после помывки – получили своё, слегка пахнущее «химией» и печным жаром бельё и вещи.

А на железнодорожной станции нас ждал настоящий сюрприз. Вместо нашего, уже до чертиков опостылевшего, товарного состава, нас посадили в комфортабельные плацкартные вагоны и выдали свежее постельное бельё. Нашему ликованию не было предела. В последующие два-три дня мы, по большей части, отлёживались и отсыпались в сравнительно уютной и прохладной атмосфере пассажирского вагона.

Я занял в купе среднюю полку, лёжа на которой можно было смотреть в окно, что я с великим удовольствием и делал. В прошедшие дни и ночи пути наш эшелон проходил то по гористой местности Таджикистана, то по предгорьям Узбекистана, то по бесконечно однообразным степям Казахстана. А сейчас за окном вагона была благодатная Россия, о которой я мечтал и грезил с раннего детства. Леса сменялись зелеными лугами, березовыми рощами, полноводными реками и зеркальными озёрами. И кругом была непривычная мне, «азиату», обильная зелень. А в голове звучали простые как истина и душевные как материнский рассказ слова из песни, которую учили мы ещё в начальных классах в школе: «То берёзка, то рябина, Куст ракиты над рекой. Край родной, навек любимый, Где найдешь еще такой!».

И этот мой восторг был не случайным. Ведь в предгорьях Памира, где я родился и жил до призыва в Армию, поля и холмы зеленеют и цветут только до середины мая. А потом безжалостное южное солнце выжигает траву, и окружающий пейзаж становиться безжизненно-желтым, марсианским. Конечно же, в Таджикистане есть орошаемые поля и сады, но это уже рукотворные плоды человеческой деятельности.

На пятнадцатые или шестнадцатые сутки наших «вагонных» скитаний по бескрайним просторам нашей необъятной Родины, уже под вечер, наш армейский состав прибыл в Прибалтийский город Черняховск. Нас привели в какую-то воинскую часть, расположенную недалеко от вокзала и расположили в огромном крытом спортивном зале. Здесь нас уже ждали, так называемые «покупатели», которые должны были развести нас по военным городкам и воинским подразделениям.

С распределением мне явно не повезло. Мы стояли бесконечной шеренгой, когда очередной «покупатель» – капитан, отсчитал энное количество ребят, призванных из нашего района и увел их в сторону для дальнейшего оформления. И только двое из нашего района – я и таджик Сафаров – попали в следующую группу ребят, призванных из Узбекистана. В Армии, особенно впервые дни и недели, очень важно, чтобы рядом находились люди, хоть как-то связанные с тобой прошлой жизнью. С которыми можно поговорить, посоветоваться, что-то вспомнить общее, «гражданское», помечтать о «совместной» перспективе. Но из группы в тридцать человек, в которую я попал, двадцать восемь были призваны из Узбекистана. А единственный земляк – Сафаров до призыва жил в дальнем кишлаке нашего района, плохо говорил по-русски. Поэтому найти с ним общую для нас тему было сложно. В целом же национальный состав нашего вновь сформированного взвода представлял следующую «картину»: узбеков было 23, русских (со мной) – четыре, один – татарин и два таджика. Один таджик – Кудратов Алик – был призван из Узбекистана. Забегая вперед, скажу, что с Аликом мы в ходе службы очень сдружились. До призыва он окончил техникум и хорошо говорил по-русски, был достаточно начитанным, и с ним мне интересно было общаться.

Между собой узбеки нашего взвода говорили на своём родном языке. Я неплохо знал таджикский язык, а вот по-узбекски понимал лишь отдельные слова. Поэтому это создавало мне определенный дискомфорт – ощущение чужеродности окружающей среды, которое я порой переживал и в Таджикистане, мечтая в такие минуты о незнакомой мне тогда, но желанной России. И я порой иронизировал, что из Таджикистана, нежданно-негаданно, я попал в Узбекистан.

Но, по превратности судьбы, «Средняя Азия» не хотела меня отпускать ещё в течение долгих пяти месяцев. Один месяц наш взвод проходил курс молодого бойца в своём полку, и ещё четыре месяца мы – военные водители, провели на уборке урожая. Сначала нас на новеньких ГАЗ-51 послали в Казахстан, а потом в Курскую область. И только по возвращению в свой полк, в город Гвардейск, наш взвод был расформирован и распределен по отдельным подразделениям.

Но вернёмся к хронологии событий. Последнюю полугражданскую ночь мы провели под сводами спортивного зала, похожего, по своим временным функциям, на Античный рынок по продаже рабов. А утром на двух ПАЗИКах, в сопровождении старшего лейтенанта, мы были доставлены в город Гвардейск, в 12-й Мотопехотный полк, где и началась моя военная служба.